Существует легенда, будто последняя запись в тетради по географии курсанта Парижской королевской военной школы Бонапарта гласит: «Малый остров Святая Елена». Мистическое совпадение: на этом крохотном пятачке земли — 122 кв. км — бывший властитель половины Европы провел последние шесть лет жизни. В изгнание ему было позволено взять несколько соратников и слуг. Всего за Наполеоном добровольно последовали 27 человек. А охраняли узника 3 тыс. солдат и целая эскадра военных кораблей.
Англичане действительно опасались своего именитого пленника. Им было известно и о его нраве (в частности, о «склонности к побегу»), и о наличии во Франции тайных бонапартистских организаций, вынашивавших планы освобождения императора. В связи с этим меры предосторожности были чрезвычайными: и многочисленные часовые, и особая система сигнальных постов на доминирующих вершинах острова, и режимные ограничения для самого Наполеона, ставшие особенно строгими после прибытия на остров нового губернатора сэра Хадсона Лоу.
К слову, начальство Лоу характеризовало своего подчиненного как человека неумного, подозрительного и завистливого. Эти качества в полной мере проявились в должности тюремщика: Лоу, панически боявшийся провалить сулящее всяческие награды задание, стремился максимально ограничить как свободу передвижения пленника, так и круг его общения. В результате остров вынуждены были покинуть граф Лас-Каз, автор знаменитой книги «Мысли и максимы узника Святой Елены», и врач О’Мира, которому Наполеон по-настоящему доверял (с его преемником Антомарки у императора отношения не сложились, да и квалификация его вызывала большие нарекания). К слову, о причинах смерти императора по сей день спорят историки, криминалисты и врачи. Рак желудка (болезнь, от которой умер в свое время его отец), заболевание печени, отравление мышьяком — далеко не полный перечень гипотез и версий.
Трудно было представить себе более тяжелое испытание для деятельной натуры Наполеона, чем фактическое заточение на острове в океане. Он предавался воспоминаниям, завел роман с женой маркиза де Монтолон Альбиной (следствием чего было рождение его последнего ребенка, девочки с говорящим именем Жозефина Наполеоне; она прожила всего один год), подружился с дочерями местного фермера. Но тихие радости дружбы, неторопливого общения, романа с женой соратника были не для Наполеона Бонапарта. Его самая любимая женщина — Слава — продолжала в первую очередь занимать мысли и чувства императора в изгнании, из которого ему уже не суждено было вернуться.
«Известно лишь мне одному»
В последние недели жизни, в те моменты, когда боли отпускали Наполеона и он был в сознании, его заботили вполне понятные и естественные вещи: передать привет и наставление сыну, распорядиться принадлежащим ему имуществом, вознаградить соратников и слуг.
А о посмертной славе он думал много раньше. В беседах с Лас-Казом венценосный узник постоянно возвращался к оценке совершенного. Память о нем будущих поколений волновала его, хотя подчас он и отзывался об этом почти презрительно: «Пускаясь во всякого рода преувеличения, меня восхваляли, как и прочих монархов, коим дано было свершить нечто необыкновенное; но то, в чем истинная моя заслуга, известно лишь мне одному». При этом иногда он оценивал себя в первую очередь как выдающегося полководца, вспоминая победы, из которых более всего ценил Маренго, Аустерлиц и Иену. Иногда — как законодателя: «Моя истинная слава — не в том, что я выиграл сорок сражений... Но то, что не может быть забыто, то, что будет жить вечно, — это мой Гражданский кодекс». Подчас же — как устроителя послевоенной Европы: «В Европе списывают мои законы, подражают моим учреждениям, завершают мои начинания, следуют моей политике и так далее, вплоть до того тона, который задавал мой двор; значит, мое правление было не так уж плохо и нелепо, как о том говорят?». И всегда — как человека, принесшего Франции величие: «Наступит день, и история скажет, чем была Франция, когда я взошел на престол, и чем стала она, когда я предписал законы Европе».
Во многом он оказался прав. Его Гражданский кодекс не только не был забыт, но и действует по сей день (разумеется, с определенными поправками) во Франции и ряде ее бывших колоний. В свое время он оказал решающее влияние на законодательство германских и итальянских государств, а также нескольких стран Латинской Америки и штата Луизиана в США. Следы этого влияния видны и сегодня.
Колоссальный по объему и революционный по содержанию, кодекс окончательно разрушил старое феодальное право и на практике закрепил один из основополагающих лозунгов Французской революции — равенство — как в сфере предпринимательства, так и в вопросах семейных правоотношений, наследственного права и других важнейших областях. Именно благодаря этому документу жители Франции независимо от социальной принадлежности и толщины кошелька стали чувствовать себя защищенными законом. Две тысячи двести восемьдесят две статьи, разделенные на три книги, последовательно утверждали этот доселе не знакомый праву принцип.
Интересно, что не только содержание и юридическая техника кодекса, но и его безупречный стиль нашли своих поклонников. Так, например, Стендаль имел обыкновение прочитывать по нескольку страниц в день для обострения чувства языка, а Поль Валери вообще считал его величайшим произведением французской литературы.
Конечно, Наполеон был не единственным его автором. Среди сподвижников были блестящие юристы — например, Жан Камбасерес, еще в 1794 году опубликовавший наброски будущего документа, или Жан Порталис, главный его редактор. Но основным автором, лично продиктовавшим текст сотен статей, все же был человек, которого потомки помнят в первую очередь как полководца.
В отношении величия Франции ее император также не ошибся. Сегодня подавляющее большинство французов считают наполеоновскую эпоху периодом величайшего подъема своей родины. Кольцо бульваров в центре Парижа, названных именами маршалов, Вандомская колонна и надгробие самого Бонапарта в соборе Дома инвалидов — топографическая память о Наполеоне.
Что же касается военных побед, то они, несомненно, тоже не забыты. Полководческий гений Бонапарта берутся отрицать немногие (правда, среди них есть, например, и Лев Толстой), а число только специальных монографий и статей, исследующих различные аспекты его военной деятельности, давно перевалило за десять тысяч. Названия величайших сражений этой эпохи по-прежнему звучат почти как священные для каждого любителя военной истории (а их немало: одних только клубов исторической реконструкции, занимающихся данным периодом, в Европе более сотни), а места, где некоторые из них происходили, превращены в музеи (среди них — Аустерлиц и Иена, Бородино и Ватерлоо).
При этом посмертную славу величайшего полководца омрачает репутация политика, стремившегося решать как внутренние, так и международные проблемы в первую очередь при помощи пушек, и мало думавшего о цене, которую предстоит заплатить за эти решения.
Когда Наполеон плакал
Наполеоновские войны — не только колоссальные кровопролитные битвы (в трехдневном сражении под Лейпцигом сошлось около полумиллиона солдат, а на поле боя у Бородина осталось лежать около 60 тыс. убитых и умирающих), но и относительно небольшие боестолкновения. Число только тех боевых операций, в которых обе стороны потеряли не менее 2 тыс. человек, за пятнадцать лет от Маренго до Ватерлоо составляет не менее 230. Помимо этого, в тот же период состоялось семь крупных морских сражений и 91 осада.
Наполеон неоднократно подчеркивал, что не хотел проливать кровь. Например, на Святой Елене он говорил об обстоятельствах своего первого (1814 года) отречения: «Вместо того чтобы отречься в Фонтенбло, я мог сражаться: армия оставалась мне верна, но я не захотел проливать кровь французов из своих личных интересов». Здесь он, мягко говоря, кривил душой. Ибо его отношение к жизням собственных солдат и офицеров скорее сродни отношению шахматиста к фигурам на доске — их надо беречь для достижения победы, но поражение противника оправдывает любые жертвы. Так, в 1805 году он заявил австрийскому дипломату Меттерниху, что «может позволить себе расходовать 30 тыс. человек в месяц». Даже и в период триумфального шествия по Европе победы Наполеона очень часто достигались ценой огромных жертв.
Точный подсчет потерь в эпоху наполеоновских войн вряд ли возможен. В период 1800-1815 годов одна только Франция, по самым минимальным оценкам, потеряла убитыми и умершими от ран не менее 370 тыс. человек. А общие безвозвратные потери участников европейских войн этого периода составляют по меньшей мере миллион человек. Разумеется, войны ХХ века поменяли порог чувствительности, однако на протяжении предыдущего столетия эти цифры потрясали воображение современников и потомков.
Вряд ли Наполеона можно считать совсем уж бессердечным, и его слезы над телами генерала Дезе при Маренго и маршала Ланна под Эсслингом были искренними. Впрочем, историк Евгений Тарле утверждает, что после гибели Ланна Наполеон плакал «второй и последний раз в его жизни». И вряд ли приходится сомневаться в том, что, случись ему повторить эти две битвы, он еще раз, не колеблясь, заплатил бы за победы жизнями ближайших сподвижников.
Парадоксы памяти
Но ореол славы Наполеона почти всегда затмевал кровавую статистику его деяний. Неслучайно он воспет величайшими поэтами как своей эпохи (Пушкиным и Лермонтовым, Байроном и Гейне), так и последующих (Брюсовым, Маяковским и Цветаевой). По сей день человека, вынашивающего честолюбивые планы, сравнивают в первую очередь с ним. Наполеону уподобляли Ермолова и Пестеля, Тухачевского («красный Бонапарт») и Жукова (официально обвиненного в «бонапартизме»), французского маршала Петэна, гитлеровского генерала Роммеля и американского генерала Паттона.
Иногда это звучало как лесть, чаще — как обвинение в намерении захватить власть путем военного переворота. Пример юного капитана артиллерии, взявшего в 1794 году штурмом неприступный Тулон, вознесшегося за четыре года в победоносные командармы, а еще через два ставшего правителем Франции, кроившего карту мира по своему усмотрению, создававшего и свергавшего королей мановением руки, повелевавшего жизнями миллионов, — не может не будоражить умы тех, кто жаждет славы.
И не только их. Те, кто мечтает о «сильной руке» и «державе, которую все боятся», — тоже поклонники покойного императора, хотя и не всегда осознанно. Таковы парадоксы памяти об этом человеке. Что и понятно, ведь он сам ценил законы — и ставил себя над ними, освобождал целые народы — и тут же порабощал их. «Мятежной вольности наследник и убийца» — вряд ли кто определил его историческую роль точнее Пушкина.
Впрочем, мы обязаны Наполеону и вполне безобидными и даже полезными вещами. Например, правостороннее движение в континентальной Европе было введено именно им (из соображений удобства переброски войск). По его заказу была изготовлена первая промышленная партия темных очков (для египетского похода) и первые наручные часы. А еще именно он внедрил в обиход консервы, присвоив их изобретателю высокое звание «благодетель человечества».
«Ключ к Москве взят!»
После первых неудачных попыток дать отпор наполеоновским войскам, вторгшимся в Россию 12 июня 1812 года, о Михаиле Кутузове сразу заговорили как о единственном человеке, способном занять пост главнокомандующего. Но Александр I недолюбливал Кутузова. Только после избрания полководца начальником московского и петербургского ополчений и настоятельных советов приближенных положиться на опытного военачальника император Александр уступил. Тем временем французские войска были уже под Смоленском . Назначенный главнокомандующим, по дороге в армию Кутузов повторял: «Если только Смоленск застану в наших руках, то неприятелю не бывать в Москве ». За Торжком он узнал, что Смоленск сдан. «Ключ к Москве взят!» - в отчаянии воскликнул Кутузов. Оставление Москвы русскими войсками было предопределено.
«Мы Наполеона не победим. Мы его обманем»
Назначение Кутузова взамен иностранца Барклая де Толли главнокомандующим отступающей русской армией должно было вызвать патриотический подъем в войсках и народе. Но сам фельдмаршал, проиграв битву при Аустерлице в 1805 году, не был настроен на открытое и решительное сражение против Наполеона. По воспоминаниям очевидцев, он так выразился о методах, которыми будет действовать против французов: «Мы Наполеона не победим. Мы его обманем».
Уже 17 августа Кутузов прибыл в армию, как главнокомандующий. Войска встретили его общим ликованием, надеясь, что пришел конец военным неудачам. Офицеры и солдаты шутили: «Пришел Кутузов бить французов!». На смотре, чтобы поднять дух своего воинства, главнокомандующий воскликнул: «С этакими молодцами - и отступать?» . Но эти слова были лишь выражением признательности Кутузова за любовь солдат. Полководец вновь отдал приказ отступать – большое превосходство сил французов вынуждали к этому. Отступление русских длилось еще более двух месяцев и остановилось только у Москвы…
«Сей день пребудет вечным памятником мужества и отличной храбрости российских воинов»
Сдача Москвы была неизбежной, но казалось невозможным с политической и моральной точек зрения сдать древнюю русскую столицу без боя. Кутузов принимает решение дать генеральное сражение Наполеону. Первое и единственное в этой войне. Битва под Бородино 26 августа 1812 года стала одной из самых кровопролитных в XIX веке. На Бородинском поле за один день сражения погибли 46 тысяч русских солдат и офицеров, французы потеряли около 50 тысяч человек. Несмотря на потери, нашими войсками была одержана над врагом нравственная победа, переломившая ход войны.
«Сей день пребудет вечным памятником мужества и отличной храбрости российских воинов, где вся пехота, кавалерия и артиллерия дрались отчаянно. Желание всякого было умереть на месте и не уступить неприятелю. Французская армия не превозмогла твердость духа российского солдата, жертвовавшего с бодростию жизнию за свое отечество» , - так доносил Михаил Кутузов императору Александру I о Бородинском сражении. За битву под Бородином 30 августа 1812 года Кутузов был произведен русским императором в генерал-фельдмаршалы.
«Чтобы спасти Россию, надо сжечь Москву»
После Бородинской битвы баланс сил не сместился в пользу русской армии. Кутузов говорил в одном из своих писем о трудном выборе: «Не решен еще вопрос: потерять ли армию или потерять Москву?» В Филях было принято решение сдать противнику древнюю столицу. И хотя молва упорно приписывает слова: «Чтобы спасти Россию, надо сжечь Москву», Кутузову, полководец не отдавал приказа сжечь город после отступления.
Тем не менее, пожар Москвы, начавшийся 2 сентября 1812 года, во время оккупации ее французами стал еще одним ударом по противнику, и задержал его наступление. Тем временем войска Кутузова предприняли знаменитый Тарутинский маневр, который отрезал Наполеону дорогу на юг России накануне предстоящей зимы. Осознав критическую ситуацию, Наполеон послал к Кутузову адъютанта с предложением о мирных переговорах, но русский полководец ответил, что "война только начинается…"
«Война закончилась за полным истреблением неприятеля»
Наполеону ничего не оставалось, как начать 7 октября отвод войск из Москвы, который затем перерос в паническое бегство. Во время отступления французский император потерял в России свою армию - более 500 тыс. человек убитыми, ранеными и пленными, почти всю артиллерию и конницу. 21 декабря Кутузов в приказе по армии поздравил русские войска с изгнанием врага из пределов России, провозгласив: «Война закончилась за полным истреблением неприятеля».
За умелое руководство армией в 1812 г. Михаил Кутузов был пожалован титулом князя Смоленского. А также получил в награду орден Святого Георгия I степени, став его первым в истории России полным кавалером.
Победоносное освобождение Европы от французов возглавил император Александра I, решивший продолжить войну с Наполеоном за пределами России. С прибытием царя к войскам Кутузов постепенно отошел от командования. 5 апреля фельдмаршал слег с сильной простудой в небольшом прусском городке Бунцлау, надежд на выздоровление пожилого военачальника не было. Русский царь прибыл проститься со своим полководцем. Их диалог передавался, как предание. «Простите меня, Михаил Илларионович!», - сказал Александр I умирающему Кутузову. «Я прощаю, государь, но Россия вам никогда не простит» , - ответил фельдмаршал.
Наполеон отлично сознавал свою исключительность, свое особое бытие в этом мире. Еще безвестным артиллерийским поручиком он испытал это откровение о себе: «Я всегда один среди людей… Люди так не похожи на меня, как лунный свет на солнечный».
Но окончательно он утвердился в этом мнении 10 мая 1796 года. В тот день генерал Бонапарт атаковал австрийские позиции у городка Лоди на берегу реки Адда. Единственный мост через реку прикрывал 10-тысячный отряд генерала Себотендорфа при 20 пушках. Неприятельская оборона казалась неуязвимой: австрийская артиллерия грозила смести любого, кто осмелится приблизиться к мосту.
Эта задача была решена Бонапартом молниеносно, как шахматная двухходовка.
Бонапарт приказал генералу Бомону с отрядом кавалерии переправиться через реку выше по течению; одновременно французская артиллерия получила распоряжение сосредоточить весь огонь на австрийских позициях у Лоди. За городским валом, который окаймлял реку, в атакующую колонну были построены гренадеры Ожеро.
Австрийская пехота, вынужденная укрыться от артиллерийского огня, отошла от моста на значительное расстояние. Выждав, пока Бомон нападением справа отвлек внимание Себотендорфа, Бонапарт повел своих солдат в штыковую атаку. Гренадерская колонна вихрем пронеслась через мост, овладела пушками, затем обрушилась на неприятельскую пехоту и обратила ее в бегство. Австрийцы потеряли около двух тысяч человек убитыми и ранеными и почти всю артиллерию. Потери французов были вдесятеро меньше.
Во французском лагере все превозносили двадцатисемилетнего командующего до небес за гениальную простоту сокрушительного удара. И сам Наполеон, у которого к тому времени были за плечами лишь 13 вандемьера (5 октября 1795 г., когда он при помощи артиллерии подавил вооруженное выступление роялистов в Париже) и сражение при Монтенотте (местечко в Пьемонте, где Бонапарт одержал первую решительную победу над соединенной австро-сардинской армией Болье), отнесся к случившемуся самым серьезным образом: «Только в вечер сражения при Лоди я стал считать себя человеком высшего порядка, и во мне загорелась честолюбивая мысль — свершить дела, о которых до тех пор я думал только в минуты фантастических мечтаний».
Ему повезло: расцвет его гения пришелся на время, когда казалось, что несбыточных возможностей больше не существует. Революция расчистила все преграды к вершинам карьеры для самых разнообразных дарований. Но быстрее всего путь наверх обеспечивала армия, которая была душой и жизненным нервом республики. В конце 1790-х годов всем было ясно, что революция кончится военной диктатурой. Дело оставалось за малым: должен был появиться человек, который уверовал бы в себя и в свои силы настолько, чтобы превратить войну, республику и революцию в простые средства для достижения личного успеха.
И такой человек был рожден в битве при Лоди.
Позднее с уст Наполеона сорвалось красноречивое признание: «Что породило революцию? — Честолюбие. Что положило ей конец? — Тоже честолюбие. И каким прекрасным предлогом дурачить толпу была для всех нас свобода!»
Прошло несколько лет, и в день провозглашения Наполеона первым консулом аббат Сийес обратился к двум другим главам Консулата: «Поздравляю, теперь у нас есть господин. Этот человек все знает, все хочет и все может».
Действительно, природа со времен Цезаря не создавала более совершенного организма, приспособленного для власти над миром. Физических и умственных перегрузок для Наполеона, казалось, не существовало. Проведя полдня на ногах, он мог вскочить в седло и проскакать несколько десятков миль «для отдыха». Окружающие не имели повода ставить под сомнение его слова, когда он с гордостью говорил, что не знает пределов своей работоспособности: «Я всегда работаю: за обедом, в театре; просыпаюсь ночью, чтобы работать. Работа — моя стихия, я рожден и создан для работы». Поставленный в исключительные обстоятельства Наполеон мог не спать несколько ночей кряду, сохраняя физическую бодрость и ясность мысли.
Такого же изнуряющего темпа работы он требовал и от своих сотрудников. Поэтому отнюдь не шутил, говоря, что его министр должен начать страдать задержкой мочеиспускания не позднее, чем через полгода после вступления в должность, иначе рискует зарекомендовать себя бездельником. Как-то, во время консульства, одно государственное совещание затянулось далеко за полночь. Военный министр заснул, остальные клевали носами, едва держась на стульях. «Ну-ка, просыпайтесь, просыпайтесь, граждане! — воскликнул Бонапарт. — Только два часа ночи. Надо отрабатывать жалованье, которое нам платит французский народ».
Не зря кто-то из современников сказал, что за три года консульства он управлял Францией больше, чем короли за сто лет.
Безостановочная работа ума Наполеона зиждилась на изумительной памяти. По его собственному признанию, в молодости он знал наизусть логарифмы тридцати-сорока чисел, а также «не только имена всех офицеров во всех полках Франции, но и места, где набирались эти части, и где каждая из них отличилась, и даже политический дух каждой из них».
Впоследствии, распоряжаясь многомиллионными бюджетами и огромными армиями, разбросанными от Немана до Гибралтара, он тотчас находил мельчайшие погрешности в финансовых и военных документах, испещренных столбцами цифр, касалось ли дело нескольких перерасходованных сантимов, двух четырехдюймовых орудий, забытых в Остенде, или двух эскадронов 20-го конно-егерского полка, отправленных три года назад в Испанию и неучтенных в полковом реестре. Чтение грамотно составленных военных отчетов доставляло ему своеобразное удовольствие. «Ваши донесения о штатах читаются, как прекрасная поэма», — однажды написал он генералу Лакюэ.
В деятельности Наполеона поражает соединение кропотливой черной работы с творческой силой, необычайного воображения с холодным расчетом. «Я люблю власть, как художник, как скрипач любит скрипку, — говорил он. — Я люблю власть, чтобы извлекать из нее звуки, созвучья, гармонии». Роялист Шатобриан не сомневался: «Он, конечно, не сделал бы того, что сделал, если бы при нем не было Музы».
Однако всего этого мало. Наполеон знал: «Самое желательное, что сразу выдвигает человека на первое место, это — равновесие ума или таланта с характером или мужеством». Только оно придает человеку надежную цельность, делает его непоколебимым, как скала. Другими словами, нужно «быть квадратным в высоте, как в основании», где высота — ум, а основание — воля.
Именно эта «квадратность гения» — несокрушимая воля, направляемая всеобъемлющим умом, — покоряла людей в Наполеоне. Он мог с удовлетворением сказать: «Как ни велико было мое материальное могущество, духовное было еще больше: оно доходило до магии». В этих словах нет ни малейшего преувеличения: действие его чар и в самом деле было неотразимым. Даже люди неробкого десятка, такие как генерал Вандам, признавались: «Этот дьявольский человек имеет надо мною такую власть, что я этого и сам не понимаю. Я ни Бога, ни черта не боюсь, а когда подхожу к нему,— я готов дрожать, как ребенок: он мог бы заставить меня пройти сквозь игольное ушко, чтобы броситься в огонь!» Тысячи людей видели блаженство в том, чтобы умереть на глазах Наполеона, — и он имел счастье быть окруженным друзьями, многие из которых заслонили его грудью от пуль или погибли на поле боя, выполняя его приказ.
Воздействие личности Наполеона пробирало людей «до печенок», оно затрагивало глубочайшие тайники души, которые человек открывает лишь для встречи с самым сокровенным. У поляков Наполеон почитался как мессия, посланный Провидением Польше, чтобы восстановить независимое Польское государство (позднее эти настроения оформятся в мистическое учение Анджея Товяньского, где Наполеон предстанет посланником Божиим наподобие Христа). Чувства эти были знакомы и французам. «Я знавал в детстве старых инвалидов, которые не умели отличить его (Наполеона) от Сына Божьего»,— вспоминал католический писатель и мистик Леон Блуа. В иные минуты появление Наполеона вызывало у толпы религиозный восторг в полном смысле слова. Вот как очевидец, генерал Тьебо, описывает апофеоз его «Ста дней» — триумфальное вступление в Париж в 1815 году: «Те, кто нес его, были как сумасшедшие, и тысячи других были счастливы, когда им удавалось поцеловать одежды его или только прикоснуться к ней... Мне казалось, что я присутствую при воскресении Христа».
Личная «магия» Наполеона не была бы столь действенной, если бы за ним не числились истинно великие свершения. Нужно знать, что представляла собой Франция до 18 Брюмера и после, чтобы понимать, какие опустошения произвела в ней революция, а, значит, и то, что сделал Бонапарт для страны. Современники рисуют картину полного запустения: казна пуста, солдатам не платят жалованья, все дороги разбиты, мосты грозят обрушением, реки и каналы перестали быть судоходными, общественные здания и памятники обветшали, церкви заперты, колокола безмолвны, поля запустели, всюду разбои, нищета и голод.
Первой заботой Наполеона на посту первого консула было вернуть Франции ее поруганную революцией христианскую душу. Он безошибочно определил, каким ядом пропитан воздух: «Самый страшный враг сейчас — атеизм, а не фанатизм».
15 июля 1801 года был подписан Конкордат, соглашение со Святейшим Престолом: католическая религия была объявлена «религией преобладающего большинства французского народа», гарантировано публичное отправление культа, Галликанская церковь восстановлена во всех своих правах, и римский папа снова признан ее главою.
Этим деянием Наполеон разом опроверг все революционное безбожие XVIII века. «Это самая блестящая победа над духом Революции, и все дальнейшие — только следствие этой, главной», — прозорливо заметил барон Паскье (французский политический деятель (1767-1862), автор мемуаров «История моего времени» («Histoire de mon Temps»), изданных в Париже в 1893-1895 гг.).
18 апреля 1802 года в соборе Парижской Богоматери прошло торжественное Пасхальное богослужение — первое после девятилетнего перерыва. Друзья первого консула и вся армия были поражены. Особенно громко возмущались якобинские генералы-безбожники. «Великолепная церемония, жаль только, что на ней не присутствовали сто тысяч убитых ради того, чтобы таких церемоний не было», — процедил сквозь зубы генерал Пьер Ожеро по окончании литургии.
«Мне было труднее восстановить религию, чем выиграть сражение», — вспоминал Наполеон. И однако же «успех Конкордата показал, что Бонапарт лучше всего своего окружения угадывал то, что было в глубине сердец» (барон Паскье).
Католическая церковь благословила Наполеона устами святейшего отца, Пия VII: «Мы должны помнить, что после Бога ему, Наполеону, религия преимущественно обязана своим восстановлением... Конкордат есть христианское и героическое дело спасения».
Для полноты картины следует помнить, что это христианское дело совершил человек, сказавший: «Я пришел к тому убеждению, что Иисуса никогда не было». Бессмертие он понимал в античном смысле: «Для меня бессмертие — это след, оставленный в памяти человечества. Именно эта идея побуждает к великим свершениям. Лучше не жить вовсе, чем не оставить следов своего пребывания на земле». Это не значит, однако, что Наполеон был атеистом. Правда, в существование какого-либо божественного начала он верил плохо, однако никогда не отрицал его — просто считал, что вне политики религия не имеет смысла. Значение Церкви, особенно Римской, с ее громадным политическим авторитетом, Наполеон понимал несравненно лучше: «Может ли быть государственный порядок без религии? Общество не может существовать без имущественного неравенства, а неравенство — без религии. Когда один человек умирает от голода рядом с другим, сытым по горло, то невозможно, чтобы он на это согласился, если нет власти, которая говорит ему: «Этого хочет Бог; надо, чтобы здесь, на земле, были бедные и богатые, а там, в вечности, будет иначе».
Наполеон не боролся с христианством и не принимал его. В политическом плане он использовал его священную организацию — Церковь, а в духовном смысле — просто проходил мимо. В глубине души он полагал, что человека полезнее научить геометрии, чем Закону Божьему. Впрочем, отсутствие личной веры не заставляло его посягать на веру других.
Вслед за принятием Конкордата он принудил Англию подписать Амьенский мир (25 марта 1802 года), положивший конец многолетней войне в Европе. К тому времени походы Наполеона уже вызывали у современников воспоминания о деяниях величайших героев древности — Александра Македонского и Юлия Цезаря. Но сам Наполеон на склоне лет считал лучшим своим памятником не военные победы: «Моя истинная слава — не в том, что я выиграл 40 сражений: одно Ватерлоо зачеркнуло их все. То, что будет жить вечно, — это мой гражданский Кодекс»; «мой Кодекс — якорь спасения для Франции; за него благословит меня потомство».
На тот момент во французском законодательстве царил полный хаос. «Перед тем как появился мой Гражданский кодекс, — вспоминал Наполеон, — во Франции отнюдь не было настоящих законов, но существовало от пяти до шести тысяч томов различных постановлений, что приводило к тому, что судьи едва ли могли по совести разбирать дела и выносить приговоры». И вот, вместо этой юридической мешанины французы получили стройный унифицированный свод законов — плод трехлетних трудов первого консула и лучших юристов Франции.
Кодекс Наполеона зиждился на началах естественной справедливости и разума, гарантируя равенство всех французов перед законом, гражданскую свободу, священный характер семьи, беспристрастность суда. Поэтому он имел всемирное влияние, так же как и революция. Постепенно все страны Европы, а также многие народы мира приняли его. Провозглашенные Кодексом положения о праве частной собственности, возмещении ущерба, договорном праве настолько фундаментальны, что многие из этих статей за последующие 200 лет ни разу не подвергались поправке.
Впечатление, произведенное Кодексом Наполеона на современников, было огромным. Друзья и враги первого консула сходились в том, что это — «одно из прекраснейших созданий человеческого гения», по выражению генерала Мармона. «Бонапартовы победы внушали мне больше страха, чем уважения, — признавался один старый министр Людовика XVI. — Но, когда я заглянул в Кодекс, я почувствовал благоговение... И откуда он все это взял?.. О, какого человека вы имели в нем! Воистину, это было чудо».
И потом, в течение десяти лет подряд Наполеон творил чудеса, которым потомки вряд ли когда-нибудь найдут разумное объяснение. Он вывел Францию из состояния революционного хаоса и вернул ее к порядку. Он создал стройное государство, судебные палаты, школы, мощную, действенную и умную систему управления. Он сумел исключительной властью своего гения принудить к послушанию тридцать шесть миллионов подданных в эпоху, когда благоговение, окружавшее некогда трон, рассеялось. Он заставил выдающихся людей и обывателей, республиканцев и монархистов, богачей и бедняков, победителей и побежденных думать и говорить о себе, соединяя его имя с именем Судьбы. Но более всего он был велик тем, что сам создал себя, и вместе с собой создал миллионы других людей, которые отныне устремились вслед за ним за пределы человеческих возможностей. Именно поэтому Наполеон уже при жизни обрел бессмертие легенды, поэтического вымысла, солдатских преданий и народных сказок.
Но в этом искушении безмерностью таился и залог его гибели.
Несчастье Наполеона — и всего мира — состояло в том, что творческая мощь его гения и сила характера, не подкреплялись у него нравственным величием. «Он был велик настолько, насколько это возможно без добродетели», — сказал Токвиль. А по наблюдению Шатобриана, характер его был испорчен чудовищной гордыней и беспрестанной аффектацией.
Привыкнув стоять особняком от толпы, чувствовать себя счастливым исключением из общечеловеческого удела, Наполеон рано привык видеть в людях простые орудия своей воли. Вероятно, был искренен, когда говорил, что не желает им зла, но это отнюдь не мешало ему во всеуслышание заявлять о своем презрении к жизни миллионов людей и спокойно жертвовать ими ради своих интересов, военных и политических выгод. Трон его воздвигнут на костях по меньшей мере трех миллионов человек, погибших в его войнах, почти половина из которых — французы. В его оправдание можно сказать только то, что столкновение двух Европ — монархической и революционной — было неизбежно, и вряд ли даже такой человек, как он, был в силах предотвратить его. Во всяком случае, французы были благодарны ему уже за то, что он положил конец гражданской войне, унесшей в могилу отнюдь не меньшее количество жизней.
Со стороны могло показаться, что Наполеон переступил черту добра и зла. Таким его и увидела г-жа де Сталь: «Он не был ни добрым, ни злым, ни милосердным, ни жестоким, в том смысле, как другие люди. Такое существо, не имеющее себе подобного, не могло, собственно, ни внушать, ни испытывать сочувствия; это был больше или меньше, чем человек: его наружность, ум, речи — все носило на себе печать какой-то чуждой природы».
Кое в чем, однако, г-жа де Сталь ошибалась: нельзя сказать, чтобы этому надмирному существу не было знакомо обычное человеческое сострадание. «Наполеон не только не был зол, но был естественно добр», — свидетельствует человек, имевший возможность наблюдать за ним изо дня в день, последний секретарь Наполеона, барон Фейн. — «Первым делом его после всякого сражения была забота о раненых. Сам обходил поле, приказывал подбирать своих и чужих одинаково; сам наблюдал, чтобы делались перевязки тем, кому они еще не были сделаны, и чтобы все, до последнего, перенесены были на амбулаторные пункты или в ближайшие госпитали. Некоторых поручал особо своему лейб-хирургу… и потом заботливо расспрашивал его о малейших подробностях в ходе лечения, о свойствах раны, о надежде на выздоровление и об опасности,— обо всем хотел знать».
Сегюр вспоминает, как после Бородинского сражения лошадь Наполеона, объезжавшего заваленное мертвыми телами поле, задела копытом раненого, и тот застонал. Император разразился бранью в адрес штабных, за то, что они не заботятся о раненых. «Кто-то, чтобы успокоить его заметил, что это русский солдат. Но император с живостью возразил, что после победы нет врагов, а есть только люди!»
В конце концов, эту черту характера Наполеона подтвердит и Александр I: «Его не знают и судят слишком строго, может быть, даже несправедливо... Когда я его лучше узнал, я понял, что он человек добрый».
Но природная доброта и сострадательность не переросли в нем в любовь к людям. Демоническая природа его гения взяла верх над задатками милосердия. Тем более оттеняет колоссальную фигуру Наполеона личность его главного противника — императора Александра I, последнего политика, которому история предоставила возможность построить европейский мир на началах христианской любви.
Одним из важнейших событий в истории мирового права стало принятие
кодекса Наполеона. Специальная комиссия из четырех крупнейших юристов под
руководством Наполеона в течение короткого времени усовершенствовала и
привела в соответствие все действующие законы, постановления и местные
обычаи Франции. В 1804 г. этот грандиозный свод законов, состоящий из 2281
статьи, был утвержден под названием Гражданского кодекса. Главное в этом
кодексе то, что он утверждал равенство всех перед законом, свободу совести, не-
прикосновенность личности и собственности.
Сам Наполеон хорошо понимал историческое значение своей
законотворческой деятельности. "Моя истинная слава, - говорил он, - не в том,
что я выиграл сорок сражений. Но то, что не может быть забыто, то, что будет жить
вечно - это мой Гражданский кодекс".
Дополнен 1 год назад
Кодекс Наполеона пережил своего создателя. Империя распалась, но Франция,
а вслед за ней многие другие государства Европы и Америки продолжают
руководствоваться правовыми принципами, изложенными в кодексе Наполеона
Одним из важнейших событий в истории мирового права стало принятие кодекса Наполеона. Специальная комиссия из четырех крупнейших юристов под руководством Наполеона в течение короткого времени усовершенствовала и привела в соответствие все действующие законы, постановления и местные обычаи Франции. В 1804 г. этот грандиозный свод законов, состоящий из 2281 статьи, был утвержден под названием Гражданского кодекса. Главное в этом кодексе то, что он утверждал равенство всех перед законом, свободу совести, не- прикосновенность личности и собственности. Сам Наполеон хорошо понимал историческое значение своей законотворческой деятельности. "Моя истинная слава, - говорил он, - не в том, что я выиграл сорок сражений. Но то, что не может быть забыто, то, что будет жить вечно - это мой Гражданский кодекс". Дополнен 1 год назад Кодекс Наполеона пережил своего создателя. Империя распалась, но Франция, а вслед за ней многие другие государства Европы и Америки продолжают руководствоваться правовыми принципами, изложенными в кодексе Наполеона
0 /5000
Определить язык Клингонский (pIqaD) азербайджанский албанский английский арабский армянский африкаанс баскский белорусский бенгальский болгарский боснийский валлийский венгерский вьетнамский галисийский греческий грузинский гуджарати датский зулу иврит игбо идиш индонезийский ирландский исландский испанский итальянский йоруба казахский каннада каталанский китайский китайский традиционный корейский креольский (Гаити) кхмерский лаосский латынь латышский литовский македонский малагасийский малайский малайялам мальтийский маори маратхи монгольский немецкий непали нидерландский норвежский панджаби персидский польский португальский румынский русский себуанский сербский сесото словацкий словенский суахили суданский тагальский тайский тамильский телугу турецкий узбекский украинский урду финский французский хауса хинди хмонг хорватский чева чешский шведский эсперанто эстонский яванский японский Клингонский (pIqaD) азербайджанский албанский английский арабский армянский африкаанс баскский белорусский бенгальский болгарский боснийский валлийский венгерский вьетнамский галисийский греческий грузинский гуджарати датский зулу иврит игбо идиш индонезийский ирландский исландский испанский итальянский йоруба казахский каннада каталанский китайский китайский традиционный корейский креольский (Гаити) кхмерский лаосский латынь латышский литовский македонский малагасийский малайский малайялам мальтийский маори маратхи монгольский немецкий непали нидерландский норвежский панджаби персидский польский португальский румынский русский себуанский сербский сесото словацкий словенский суахили суданский тагальский тайский тамильский телугу турецкий узбекский украинский урду финский французский хауса хинди хмонг хорватский чева чешский шведский эсперанто эстонский яванский японский Источник: Цель:
One of the most important events in the history of world law was the adoption Code Napoleon. The Special Commission of the four largest lawyers under the leadership of Napoleon for a short time and improved in compliance with all applicable laws, regulations and local Customs of France. In 1804, this grandiose laws, consisting of 2281 the article was approved under the name of the civil code. The main thing in this code that he asserted the equality of all before the law, freedom of conscience, the non- the implication of persons and property. Napoleon himself was well aware of the historical significance of its legislative activity. "My true glory, he said, is not whether I won forty battles. But what cannot be forgotten, what will live forever is my civil code ".Supplemented with 1 year agoCode Napoleon survived its creator. Empire collapsed, but France, followed by many other countries in Europe and America continue to guided by the legal principles set out in the Code Napoleon
One of the most important events in the history of the right to the adoption
Code Napoleon. A special commission of the four largest lawyers under the
leadership of Napoleon for a short time has improved and
brought into compliance with all applicable laws, regulations and local
customs in France. In 1804, this grand set of laws, which consists of 2281
articles, was approved under the name of the Civil Code. The main thing in this
code that he claimed the equality of all before the law, freedom of conscience,
non-implication of person and property.
Napoleon himself was well aware of the historic significance of their
legislative activities. "My true glory, - he said - not that
I won forty battles. But what can not be forgotten, that will live
forever - this is my Civil Code".
Supplemented 1 year ago
Code Napoleon survived his creator. Empire disintegrated, but France,
followed by the many other countries of Europe and America continue to
be guided by legal principles laid down in the Code Napoleon
переводится, пожалуйста, подождите..
Lord one of the most important events in the history of the world was the adoption
code Napoleon. The Special Commission of the largest four jurists under
The Napoleon in a short period of time has improved and
has led in line all the laws, regulations and local
customs France. In 1804, this ambitious set of laws, consisting of 2281
Article, was approved by the Civil Code. The main in this
code that he claimed equality of all before the law, freedom of conscience, not-
labors person and property.
Napoleon himself is well understood the historical importance of its
legislative activity. "My true glory, - he said, - not the
that I have won forty-battles. But then, that may not be forgotten, however, that it would be to live
Forever - this is my civil code" .
supplemented by 1 year ago
Code Napoleon had survived its creator. Empire disintegrated, but France,
and followed by many other states of Europe and America continue to
Guided by the principles set forth in the code Napoleon
переводится, пожалуйста, подождите..
Загрузка...
