Хагакурэ (избранное). Путь Самурая. «Я постиг, что Путь Самурая — это смерть В человеке есть нечто, чего он не знает

Перевод на русский: Котенко Р. В., Мищенко А. А

Из Книги Первой

Из Книги Второй

Из Книги Третьей

Из Книги Четвертой

Из Книги Шестой

Из Книги Седьмой

Из Книги Восьмой

Из Книги Девятой

Из Книги Десятой

Из Книги Одиннадцатой

Праздный вечерний разговор

Предметный и именной указатель

В тринадцатом году эпохи Гэнроку (1700) самурай по имени Дзётё Дзинъэмон Ямамото из расположенной на северо-востоке острова Кюсю провинции Сага после смерти своего повелителя Мицусигэ Набэсима отошел от дел и поселился вдали от людей в травяной хижине в местности Куроцутипару. Спустя десять лет, весной седьмого года Хоэй к нему пришел за наставлениями молодой самурай Цурамото Матадзаэмон Тасиро и принялся записывать то, что ему рассказывал Дзётё. Это продолжалось семь лет и в результате возник первоначальный вариант книги: "Собрание изречений мастера Хагакурэ".

Когда книга была завершена, Дзётё велел сжечь рукопись, однако Цурамото Тасиро не послушал учителя и втайне сохранил свой труд, с которого после его смерти начал делать копии. Книга быстро получила распространение среди самураев провинции Сага, которые ценили её очень высоко, называя "Аналектами Набэсима". В целом в книгу входит свыше тысячи высказываний. Здесь я привожу лишь немногие избранные.

Из Книги Первой

Хотя самурай должен прежде всего чтить Путь Самурая, не вызывает сомнений, что все мы небрежительны. Поэтому, если в наши дни спросить: "В чем подлинный смысл Пути Самурая?", лишь немногие ответят без промедления. А все потому, что никто заранее не готовит себя к ответу на такие вопросы. Это свидетельствует о том, что люди забывают о Пути. Небрежение опасно.

Я постиг, что Путь Самурая - это смерть. В ситуации "или-или" без колебаний выбирай смерть. Это нетрудно. Исполнись решимости и действуй. Только малодушные оправдывают себя рассуждениями о том, что умереть, не достигнув цели, означает умереть собачьей смертью. Сделать правильный выбор в ситуации "или-или" практически невозможно. Все мы желаем жить, и поэтому неудивительно, что каждый пытается найти оправдание, чтобы не умирать. Но если человек не достиг цели и продолжает жить, он проявляет малодушие. Он поступает недостойно. Если же он не достиг цели и умер, это действительно фанатизм и собачья смерть. Но в этом нет ничего постыдного. Такая смерть есть Путь Самурая. Если каждое утро и каждый вечер ты будешь готовить себя к смерти и сможешь жить так, словно твое тело уже умерло, ты станешь Подлинным самураем. Тогда вся твоя жизнь будет безупречной, и ты преуспеешь на своем поприще.

Хороший слуга - это тот, кто безоговорочно подчиняется своему господину. Можно сказать, что это - идеальный слуга. Если ты появился на свет в старинном самурайском роду, достаточно лишь глубоко задуматься над верностью предкам, презреть тело и разум и всецело посвятить себя служению хозяину. Можно считать удачей, если ты, к тому же, наделен мудростью и талантами, и умеешь правильно воспользоваться ими. Но даже тот, кто ни к чему не пригоден и неуклюж, может стать надежным слугой, если он исполнен решимости выполнять волю своего хозяина. Однако грош цена человеку, если его достоинства ограничиваются только мудростью и талантами.

По характеру люди делятся на тех, кто наделен быстрым разумом, и на тех, кто прежде, чем принять решение, должен уединиться и все обдумать. Между тем, каким бы характером ни обладал человек и каковы бы ни были его достоинства и недостатки, он проявит великую мудрость, если будет беззаветно предан четырем заповедям самураев господина Набэсима.1

Люди полагают, что, размышляя над сложными делами, они могут разобраться с ними. Однако, когда они задумываются над чем-нибудь, у них появляются ложные мысли. Они не могут принять правильное решение, потому что в своих рассуждениях руководствуются стремлением к личной выгоде. Отказаться от глупых мыслей и взрастить в себе подлинное безличностное мышление нелегко. Но если, рассматривая вопрос, ты не думаешь о нем, а сосредоточиваешь внимание на четырех заповедях самураев господина Набэсима, твое мнение окажется под стать твоим лучшим суждениям.

Поскольку мы часто полагаемся на собственную проницательность, мы легко становимся корыстолюбивыми, не прислушиваемся к голосу разума, и тогда события принимают далеко не лучший оборот. Люди видят, насколько ограничены и недостойны наши устремления. Поэтому, если в рассуждениях тебе трудно быть беспристрастным, следует обратиться за советом к более опытному человеку. Этот человек следует Пути в той мере, в которой он способен давать простые и искренние советы, не руководствуясь при этом личными интересами. Его суждения будут казаться окружающим совсем не беспочвенными. Разум такого человека можно уподобить дереву со многими корнями. И в то же время мы часто встречаем людей, умственные способности которых напоминают воткнутую в землю палку.

Мы изучаем предания о людях прошлого, чтобы довериться их мудрости и не быть корыстолюбивыми. Когда мы отказываемся от своих пристрастий, следуем наставлениям древних и советуемся с друзьями, наши дела идут хорошо, а неудачи минуют нас. Господин Кацусигэ учился мудрости у господина Наосигэ. Об этом упоминается в "Оханасикикигаки". Также был один самурай, который взял себе слугами своих младших братьев. Они сопровождали его каждый раз, когда он отправлялся в провинцию Камигата или в Эдо. Говорят, что он совещался с ними по личным и общественным делам, и поэтому ему всегда сопутствовала удача.

Сагара Кюма был единодушен со своим хозяином и служил ему так, словно его собственное тело уже умерло. Таких людей, как он, - один из тысячи. Однажды господин Сакё проводил важную встречу в поместье Мидзугаэ, и Кюма было приказано совершить сэппуку. В это время в Осаке на третьем этаже пригородного дома господина Таку Нуй была чайная комната. Кюма снял эту комнату и, собрав в ней всех нищих района Сага, устроил кукольное представление, управляя одной куклой собственноручно. Собравшиеся пили и кутили день и ночь напролет. Дом господина Таку Нуй находился рядом с поместьем господина Сакё, и поэтому шумное сборище вызвало переполох в поместье. Затевая представление, Кюма думал только о своем хозяине и был исполнен решимости совершить сэппуку.2

История человечества. Восток Згурская Мария Павловна

«Я постиг, что путь самурая – это смерть» (Отношение к смерти и самурайский идеал «достойной смерти». Сэппуку)

«Я постиг, что путь самурая – это смерть»

(Отношение к смерти и самурайский идеал «достойной смерти». Сэппуку)

В отзвуке колоколов,

Оглашавших пределы Гиона,

Бренность деяний земных

Обрела непреложность закона.

Сколько могучих владык,

Беспощадных, не ведавших страха,

Ныне ушло без следа -

Горстка ветром влекомого праха!

Так начинается величайшая самурайская эпопея – «Повесть о доме Тайра». Этими строками мы хотели бы начать беседу об особенностях отношения самурая к главной загадке нашего бытия – факту нашего неизбежного исчезновения из этого мира. Тем более, что сами самураи (такие как Ямамото цунэтомо, Дайдодзи Юдзан и другие) считали смерть краеугольным камнем самурайского жизненного идеала, а Мисима Юкио говорил, что современность дала множество философий жизни и очень немного – философий смерти, поэтому такие книги, как «Хагакурэ», следует изучать очень внимательно.

Конечно, слова цунэтомо, вынесенные в заголовок этого раздела, сами по себе являются немалой загадкой. Их можно трактовать множеством различных способов, открывая различные смысловые пласты. Можно совсем просто – так, как их трактовали когда-то в Советском Союзе, где самурай всегда рассматривался как опасный оголтелый вояка-фанатик с непонятными советскому человеку архаичными моральными принципами, одержимый манией убийства и самоубийства. Более спокойная трактовка, но в том же духе – Путь самурая есть путь убийства и постоянной готовности к смерти, как и любой Путь воина. В общем, сплошное стремление к разрушению и саморазрушению.

Итак, что можно сказать по поводу отношения самурая к убийству? Как оно соотносилось с религиозными принципами синто и буддизма? В синто – японской национальной религии, смерть и кровь являются самыми большими оскверняющими факторами, требующими очищения, мисоги – ритуального омовения. Молитвы богам должны возноситься только в «чистом месте», которым трудно считать поле боя, заваленное трупами и политое кровью. Это понимали и самураи времен «Хэйкэ моногатари» (XII век), и Ямамото цунэтомо, живший пятью веками позже. Но они были вынуждены постоянно сталкиваться с подобным осквернением и, оставаясь синтоистами, продолжали выполнять свое нелегкое, даже «грязное», с точки зрения синто, дело. «Хотя говорят, что боги (в оригинале – ками, то есть боги синто) отворачиваются от скверны, на этот счет у меня есть собственное мнение. Я никогда не пренебрегаю своими повседневными молитвами. Даже если я запятнал себя кровью в бою или вынужден переступать через трупы на поле сражения, я верю в действенность взывания к богам с просьбами о победе и о долгой жизни. Если боги не услышат мои молитвы только потому, что я осквернен кровью, я убежден, что ничего не могу поделать с этим и поэтому продолжаю молиться, невзирая на оскверненность» («Хагакурэ»). К тому же, несмотря на свой характер религии земледельцев, синтоистский пантеон содержит немало воинственных божеств – Сусаноо, Хатиман и др. Хатиман, например, считался покровителем воинов, стрелков из лука и в особенности рода Минамото, а его вестником считался дикий голубь. На сторону одной или другой стороны в междоусобной войне можно было попробовать «привлечь» того или иного местного ками, так что почти любая самурайская дружина могла идти в бой со спокойным осознанием того, что «ками с нами». И все же омовение до и после боя было очень желательным – как из практических, так и из сугубо ритуальных соображений.

Но самураи что XII, что XVII века шли в бой, уже не собираясь попасть после смерти в малопривлекательную «Страну желтых источников», или «Страну корней» (синтоистский загробный мир, в чем-то похожий на скандинавский образ Хель, в противовес Вальхалле). Гораздо больше им в этом плане могли предложить распространявшиеся в стране с VII века буддийские концепции смерти и перерождения. Не будет большим преувеличением, если мы скажем, что именно буддизм наибольшим образом повлиял на становление самурайского отношения к смерти и идеала «достойной смерти». Не зря в качестве эпиграфа к данному разделу вынесены начальные строки «Повести о доме Тайра» – в них очевидна идея бренности всего сущего в этом изменчивом и грустном мире, в бытии, именуемом сансарой. Впрочем, здесь читателя, мало знакомого с японской воинской традицией, может поджидать первый сюрприз: самураи времен войны Тайра и Минамото отнюдь не были дзэн-буддистами (дзэн распространился в стране Ямато начиная с XIII века, и о нем мы еще поговорим). Чаще всего они исповедовали не распространенные среди придворных учения направлений эзотерического буддизма Тэндай и Сингон, а учение Дзёдо-сю – «секты чистой земли», или ее варианта Дзёдо Синсю – «истинной секты чистой земли» (мы используем традиционный для отечественной японистики термин «секта», хотя он и порождает совершенно неверные и ненужные ассоциации с некими христианскими, да еще и «неканоническими» религиозными направлениями. В буддизме нет «канонических церквей» и «сект» в христианском или исламском понимании). Это направление махаяны еще называют амидаизмом, потому что главным объектом поклонения выступает будда Амитабха («неизмеримый свет»), по-японски Амида-буцу, владыка «Чистой земли» – рая для праведников, который находится где-то далеко на Западе. Кстати, описание этой «Чистой земли», рая (сукхавати) очень похоже на кельтские «Острова блаженных» или мусульманскую «Джанну» (рай). Там очень красиво, растут благоуханные деревья и цветы, текут чистые реки с водой, делающейся то горячей, то холодной, в зависимости от желаний купающихся в них праведников. Сукхавати – не нирвана, а некое пограничье, этот рай подвластен некоторым законам сансары, но живут здесь исключительно два вида существ – боги и люди, а воплотиться здесь в виде демона-асура, голодного духа и т. д., нельзя. В принципе, следующим шагом является нирвана, «небытие», либо превращение в бодхисаттву (главный бодхисаттва амидаизма – Авалокитешвара, которого – или которую – японцы часто ассоциировали с богиней Каннон).

Самураи в бою. Средневековый свиток

Самое замечательное во всем этом, что Амитабха создал эту «Чистую землю» с целью возможности перерождения здесь всех живых (и, следовательно, страдающих) существ сансары, которые уверуют в него и его благость. Сделать это можно, всем сердцем возлюбив Амиду, практикуя 16 видов созерцания и как можно чаще повторяя знаменитую фразу (по-японски она звучит как «Наму Амида-буцу!» – «Славься, будда Амида!»). Амидаизм был исключительно популярен среди широких масс японцев в средневековье, с X–XI веков, и фактически остается весьма распространенным и сегодня. Он не предполагает сложных магических ритуалов, распространенных в тантрическом буддизме, и открывает дорогу для спасения всем без исключения, независимо от социального положения и т. д.

Но был в амидаизме один момент, делавший его плохо совместимым с Путем воина, – неумолимое кармическое воздаяние за убийство живых существ. Поэтому тот, кто искренне хотел достичь «Чистой земли», должен был покинуть Путь воина. Впрочем, иногда самураи перед смертью высказывали желание снова переродиться слугами того же господина или клана, чтобы продолжать защищать его. Вспомним знаменитое «грешное», как он его сам назвал, но искреннее желание Кусуноки Масасигэ «семь раз родиться вновь, чтобы разить врагов императора». Это мог позволить себе разве что буси, собравшийся покинуть службу, – интересный пример подобного рода содержится в «Кондзяку моногатари сю» – «Собрании старых и новых историй». Речь идет о знатном воине-буси (его еще нельзя назвать самураем, действие происходит в X веке, но понимание плохой совместимости амидаизма и Пути воина очевидно) Минамотоно Мицунака, сын которого стал монахом и, скорбя по поводу охотничьих пристрастий отца (относительно мирный X век не давал возможности знатным воинам в центральной Японии часто обнажать меч в бою), решил помочь тому обратиться в амидаизм, причем довольно оригинальным способом. Он подготовил «неофита» душеспасительными беседами, а затем устроил целое шоу с «божественной музыкой», явлением бодхисаттв и прочих амидаистских персонажей, которыми были переодеты монахи. Сказав монахам: «Я тот, кто убил бесчисленное множество живых существ. Я хотел бы искупить свои грехи», Мицунака созвал своих воинов и сделал следующее примечательное заявление: «Завтра я собираюсь принять обет. За все эти годы я ни разу не утратил Пути воина. Я останусь на этом Пути еще одну ночь. Помните об этом и хорошо стерегите меня этой ночью». Услышав от господина такие слова, воины ушли в слезах. Утром слуги Мицунаки выпустили всех охотничьих ястребов, уничтожили ловушки, сети и внушительный арсенал оружия, хранившийся в поместье. Вслед за господином еще 50 слуг приняли постриг, причем их жены и дети плакали от горя. На волне такого торжества буддизма ловкие монахи даже сподвигли Мицунаку построить на свои деньги храм. «Этот случай был особенно достоин ликования». То, что в этом рассказе (полностью эта история приведена в сборнике Хироаки Сато «Самураи. История и легенды») современному читателю могло бы показаться иронией, похоже, могло ею и не быть – в борьбе за спасение душ любые средства были хороши, в том числе подобный маскарад.

Но принятие пострига и уход с Пути воина был неприемлемым вариантом для абсолютного большинства активных самураев и даймё. Оставалось уповать на бесконечную благость будды Амиды и продолжать заниматься воинским искусством. Убивать и умирать, понимая, что совершаешь греховные деяния, при этом, скорее всего, лишая себя возможности скорого удачного перерождения и достижения «Чистой земли». Хроники и гунки наполнены просто невероятным «коктейлем» повышенной эмоциональности – и жестокости, совершаемой людьми, часто вполне осознающими порочность самого факта умножения ими страданий в этом мире. Многочисленные пассажи вроде того, что «глаза воина увлажнялись, и рукава ставали влажными при виде гибели друга или даже врага, особенно молодого и такого, к которому воин не испытывал личной ненависти», но при этом «руки продолжали разить острым как бритва мечом», не стоит считать лишь красивыми фразами. Одним из самых известных в Японии и за ее пределами сюжетов, которые построены на попытке осмысления грустной стороны Пути воина, связанной с необходимостью убивать и умирать, является история Ацумори. Впервые она изложена в «Хэйкэ моногатари», но затем на этот сюжет появились десятки стихотворений, драм в театрах Но и Кабуки, развивающих ее по-своему, но не меняя основной сущности.

Суть этой истории, прочно вошедшей в самурайскую мифологию, заключается в следующем: ранней весной 1184 года войска Тайра были разбиты Минамото Ёсицунэ в битве у крепости Итино-тани и бежали морем на Сикоку. Лодок не хватало, и многие вельможи пытались добраться до них вплавь. Среди них был и семнадцатилетний Тайра Ацумори, которого военные повести и драмы изображают как почти идеального самурая – храброго и в то же время утонченного (в ночь перед битвой он вдохновенно играл на флейте и пел). Скорее всего, Ацумори спасся бы, ведь он уже проплыл верхом половину расстояния до ближайшего корабля Тайра, но его окликнул один из военачальников Минамото, Кумагаэ Наод-занэ, вызывая на бой. Ацумори, ставя честь выше жизни, повернул коня и быстро проиграл схватку более взрослому, опытному и сильному врагу. Кумагаэ, сбив юного вельможу с коня на землю, только теперь увидел, что перед ним – практически мальчик, за поясом которого была флейта. Конечно, жалость пронзила сердце старого воина, который к тому же перед этим получил известие о ранении собственного семнадцатилетнего сына при атаке на крепость Тайра. В страшной борьбе между долгом и человеческими чувствами (частый сюжетообразующий мотив японской литературы, да и не только японской) Кумагаэ склонялся к тому, чтобы отпустить раненого пленника, но этому помешали приближающиеся самураи Минамото, которые могли принести Ацумори лишь смерть, а Кумагаэ – несмываемый позор, если бы тот попытался отпустить врага. И Кумагаэ, «обливаясь слезами», добил своего противника. Но эмоциональное потрясение не прошло даром – ветеран многих битв осознал греховность и суетность бытия в миру и уволился со службы, постригшись в монахи, чтобы молиться за удачное перерождение души убитого им Ацумори.

Пьеса Дзэами «Ацумори», сюжет которой построен вокруг встречи раскаявшегося Наодзанэ с духом Ацумори, добавляет эпизоду светлых, хотя и несколько меланхолических красок: «Известно же – одна молитва снимает тяжесть многих прегрешений. А я без устали взываю к Будде. Так может ли не отступить возмездье пред силой очистительных молитв? И прегрешения, пред тяжестью которых ничтожно малым кажется и море, даже и они бесследно исчезают, и пред нами открыт к спасенью путь, и в этом грядущего залог. Врагами были мы, но ныне – под сенью Высшего закона – мы друзья… И коль врагу ты воздаешь добром, за упокой души моей молитвы возносишь Будде, будем рождены в едином лотосе в грядущем мы [имеется в виду воплощение в «Чистой земле». – Авт .]. Не враг ты мне теперь». Добавим, что катарсис здесь обоюдный – Кумагаэ очищается от греха убийства и душевных терзаний, а прощающий его Ацумори – от привязанности (из-за ненависти к убившему его) к этому бренному миру. Конечно, наш короткий пересказ не в силах передать весь эмоциональный накал и трагизм, который ближе к концу этой по-своему странной самурайской истории перерастает в просветленную тихую печаль.

Впрочем, поэтому-то амидаизм и не мог стать повседневной религией самураев, что был достаточно категоричен и требовал «чрезмерности» – в том числе в отношении к смерти и убийству. Кстати, что-то подобное в это же время на другом конце земного шара происходило с христианством, начавшем свой исторический путь с отрицания идеи вооруженного насилия, но затем фактически оправдавшего таковое (если рыцарь до XI века должен был все же очищаться после убийства, то начиная с эпохи крестовых походов, сама смерть за веру – и убийство за веру – стало считаться сильнейшим очищающим фактором).

Самураю, очень часто попадавшему в военное время в ситуацию «убей – или будешь убит», требовалось какое-то учение, которое если и не оправдывало бы Путь воина как таковой, то, по крайней мере, направило бы опыт переживания смерти – своей и чужой – в несколько более спокойное русло. Таким учением как раз и стал дзэн. Мы не будем много говорить о сущности дзэн, его зарождении в Индии и Китае и путях его проникновения в Японию в XIII веке. Главное, что мы попытаемся выяснить – чем мог помочь дзэн самураю в поисках ответа на одну из главных загадок человеческого бытия – загадку смерти.

Прежде всего в дзэн могли привлекать его кажущаяся простота и отсутствие необходимости учить хитроумные заклинания-мантры, осваивать многочисленные сутры. Фактически дзэнские практики имели больше общего с идеалом и практической деятельностью не пассивного монаха-интеллектуала, а активного воина-«деятеля». Независимый, не приемлющий традиционных буддийских авторитетов характер учения дзэн не мог не импонировать гордым буси, которые, осознав свою силу, вовсе не желали далее быть второстепенным служилым сословием ни при утонченно-изнеженных аристократах-кугэ, ни тем более при буддийских монахах уже «традиционных» на то время для Японии сект, поучавших воинов смирению, покорности и ненасилию и при этом стремившихся к земным благам, в том числе к власти. Что-то подобное происходило и в средневековой Европе, но в целом у большинства европейских рыцарей не было особой альтернативы католицизму как таковому – по крайней мере, до появления мощных ересей типа катарской, а в XVI веке – протестантизма, привлекавших прежде всего сравнительно малым вмешательством в земные дела воинского сословия (по крайней мере, поначалу). Дзэнские наставники (такие как первый дзэнский учитель в Японии Эйсай) почти никогда не пытались влиять на политические процессы в стране и не становились на сторону тех или иных самурайских кланов и группировок, заслужив этим самым немалое уважение к себе. Это способствовало тому, что дзэн из локального очень быстро превратился в общеяпонское явление – уже в конце XIII века в Японии были десятки дзэнских храмов и монастырей, и многие даймё и самураи начали отдавать своих детей учиться дзэн. Несколько сиккэнов Ходзё и сёгу-нов Асикага были дзэнскими послушниками и даже монахами в миру.

И дело даже не в том, что дзэн с его практиками медитации и коанов мог принять и образованный, и не очень образованный самурай (который, кстати, получал посредством дзэнского воспитания и неплохое образование), – главное, что благодаря знаменитому тезису о возможности фактического достижения нирваны в условиях сансары посредством следования своему Долгу дзэн снимал б?льшую часть противоречий между буддийским неприятием смерти и необходимостью заниматься военным делом. Говоря несколько упрощенно – если амидаизм в ответ на вопрос о том, что делать самураю, отвечал: «Сожалеть, что вследствие плохой кармы родился в воинской семье, и по возможности все же не убивать, ибо это великий грех, очистить от которого может только Амида», то дзэн, провозгласивший весь мир иллюзией, призывал смело следовать избранному пути, твердо надеясь не на богов и будд, а на себя, свое сердце, способное достичь сатори (прозрения) и понять, что все вокруг обладает природой будды, поэтому наши понимания чистого и нечистого, праведного и неправедного – лишь тени. Отсюда лишь шаг до снятия со смерти покрова ритуальной нечистоты. Главной добродетелью провозглашалась некая «спонтанная искренность», она же «интуитивная прямота» (в терминологии современного наставника доктора Судзуки), достигаемая в результате медитации, работы с коанами (дзэнские «загадки»), занятий живописью, каллиграфией, стихосложением и… военным делом, причем как планированием боевых действий, так и боевыми искусствами. Так военное дело вписывалось в комплекс дзэнской подготовки человека к осознанию им своего места в мире и просветлению, после которого он видел все по-иному. Смерть выходит из жизни, и жизнь возникает из небытия, и что из них является подлинной реальностью? В свете всего этого противопоставления жизнь – смерть, поражение – победа (в том числе в войне, в поединке) размываются, а в идеале – исчезают вовсе. Главное же – следование избранному пути, без жалоб, сожаления, упреков. Сочувствие на этом пути вполне может сопутствовать самураю, но это сочувствие – скорее в духе Ницше, очень по-дзэнски вопрошавшего устами своего Заратустры: «Будьте такими, чье око ищет врага – своего врага. Не каждый из вас способен на ненависть с первого взгляда. Если же убеждения, которые вы отстаивали, потерпят поражение, пусть верность ваша торжествует победу свою!

Вы утверждаете, что благая цель освящает даже войну? Я же говорю вам, что только благо войны освящает всякую цель. Война и мужество совершили больше великого, чем любовь к ближнему. Не сострадание, а храбрость ваша спасала доныне несчастных.

Вас называют бессердечными, но сердца ваши искренни, и я люблю стыдливость сердечности вашей. Враги ваши должны быть достойны ненависти, но не презрения. Вы должны гордиться вашими врагами: тогда их успехи будут и вашими… Человек есть нечто, что д?лжно преодолеть. Так живите жизнью повиновения и войны! Что толку в долгой жизни! Какой воин захочет пощады! Я не щажу вас, я люблю вас всем сердцем, собратья по войне!»

Наверняка Ямамото цунэтомо, да и не только он, спокойно подписался бы под этими строками. Знаменитый полководец XVI века Уэсуги Кэнсин, узнав о смерти своего заклятого врага Такэда Сингэна, оплакивал смерть «лучшего из своих врагов», против которого он в свое время отказался использовать «нечестные» методы ведения войны, а именно ввести эмбарго на торговлю солью, гордо заявив, что воюет мечом, а не солью (правда, ниндзя друг к другу эти два великих полководца все же подсылали).

Некоторые полагают, что ударить значит ударить,

Но ударить не значит ударить, а убить не значит убить.

Тот, кто наносит удар, и тот, кто его принимает, -

Они не более, чем сон, которого нет.

Эти слова неизвестного наставника можно рассматривать как дзэнский идеал отношения к жизни и смерти. Главная цель «самурайского дзэн» – преодоление страха и неприятия смерти (своей и чужой) – могла быть достигнута лишь в результате многолетних тренировок духа-разума, вследствие чего наступало сатори и воин (полководец, мастер боевых искусств, простой самурай) вырывался из вечного круга создаваемых разумом искусственных противопоставлений «хорошее – плохое», «внутреннее – внешнее», человек – космос», «жизнь – смерть» и постигал, что его меч разит сам и враг гибнет не по его вине, а по своей собственной, но все это не имеет никакого серьезного смысла, ибо иллюзорно.

Впрочем, иллюзорность в данном случае не означает, что самурай должен был быть беспощаден к врагу при любых обстоятельствах, как это часто заявляют люди, плохо знакомые с бусидо и судящие о нем по тем проявлениям якобы «истинного японского духа», которые не делают чести стране Ямато (зверства против покоренных народов, жестокое отношение к пленным во время Второй мировой войны и т. д.). Здесь мы в целом согласны с мнением современного американского япониста Уинстона Кинга, утверждавшего, что «в феодальные времена сдача в плен не считалась трусостью [это не совсем так – как мы увидим далее, идеалом все же была добровольная смерть, но ведь этот идеал «достойной смерти» распространялся прежде всего на знатных буси. – Авт. ]. В жестоких битвах воины сражались не на жизнь, а на смерть, и многие предпочитали, когда положение становилось безнадежным или когда они получали тяжелые ранения, убить себя сами, лишь бы не погибнуть от рук врага. Но после сражения потерпевшие поражение нередко становились вассалами или союзниками победителей. Известно, как однажды, после гибели господина осажденного замка, нападавшие сами попросили, чтобы все оставшиеся в живых воины сложили оружие и поступили на службу к новому господину! (Такие случаи действительно не раз происходили, но в сфере идеалов бусидо они как раз не рассматривались как норма.)

В чем же различие между кодексом поведения по отношению к врагу самураев феодальной эпохи и самураев XX столетия? С известной долей вероятности можно утверждать, что «самурайский дух» времен Второй мировой войны был лишь искаженной формой духа классического, традиционного. Впрочем, в равной степени справедливо и то, что в феодальную эпоху японские самураи сражались против таких же воинов, как и они сами, которые назавтра могли из врагов превратиться в союзников. Все они, друзья или враги, являлись, по крайней мере, подданными божественного императора, восседавшего на троне в Киото. Все это, несомненно, до некоторой степени смягчало ожесточенные сердца воинов.

Во время же Второй мировой войны японские солдаты сражались против «иноземных полчищ», которые, как их убеждала пропаганда, хотели задушить Японию экономически и отрицали за японцами их «законное» право на доминирование в Азии. Ведь разве Соединенные Штаты не препятствовали в течение многих лет иммиграции в страну «азиатов» и не относились к ним как к «людям второго сорта»? Так или иначе, но, по всей видимости, «рационализированный национализм» XX века все же оказался в этом вопросе менее гуманным, чем «феодальные нормы» старомодного бусидо давних времен…

Конкретной узкой целью дзэнского наставления было сделать воина абсолютно бесстрашным, заставить перестать фиксировать сознание на идее смерти как таковой, дабы повысить его эффективность в бою (это, видимо, и есть «узкий» смысл высказывания «кто стремится выжить – гибнет [зачастую жалкой, недостойной смертью. – Авт .], а кто стремится к смерти – живет [достойно. – Авт .]»). Подготовка самурая к спокойному восприятию чужой смерти была достаточно простой – постоянное непосредственное наблюдение смерти (битвы, казни, смерть по естественным причинам), помноженное на дзэнский опыт, видимо, давало надлежащий эффект. Поэтому такие ритуалы, как сбор и осмотр голов врагов после битвы, а также «любование» ими не вызывали особых негативных эмоций.

С учетом всего вышесказанного нашему читателю, надеемся, станут более понятными многочисленные парадоксальные пассажи Ямамото цунэтомо, автора «Хагакурэ», о смерти, наподобие следующих:

«Если каждое утро и каждый вечер ты будешь готовить себя к смерти и сможешь жить так, как будто твое тело уже умерло, ты станешь подлинным самураем. Тогда вся твоя жизнь будет безупречной и ты преуспеешь на своем поприще».

«Размышлять о неминуемой смерти следует ежедневно. Каждый день, когда душа и тело находятся в гармонии, размышляй о том, как твое тело разрывают на части стрелы, пули, мечи и копья, о том, как тебя уносит бушующее море, о том, как тебя бросают в огонь, о том, как ты погибаешь при землетрясении, о том, как ты бросаешься со скалы высотой в тысячу футов, как умираешь от болезни или совершаешь сэппуку, чтобы последовать за своим умершим господином. Каждый день, без исключения, ты должен считать себя мертвым».

«Расчетливые люди [к которым автор «Хагакурэ» относит любителей излишне много «умствовать» в ущерб «спонтанному мышлению-чувстованию». – Авт .] достойны презрения. Это объясняется тем, что расчеты всегда основываются на рассуждениях об удачах и неудачах, а эти рассуждения не имеют конца. Смерть считается неудачей, а жизнь – удачей. Такой человек не готовит себя к смерти и потому достоин презрения».

«Десять врагов не совладают с одержимым человеком. Здравый смысл никогда не совершит ничего подобного. Нужно стать безумным и одержимым. Преданность и почитание придут вместе с ней» [это как раз описание «контролируемой одержимости» дзэнского типа, пробуждающей некий «экстремальный разум» в ходе схватки. – Авт .].

Впрочем, по мнению того же цунэтомо, хотя в критической ситуации «или-или» (ее приход самурай должен, по мнению теоретиков и практиков бусидо, уметь почувствовать сам) лучше выбирать смерть, но если репутация ничем не запятнана, нужно продолжать жить, принося пользу господину, семье и т. д.

Все эти цитаты отнюдь не означают, что самурай должен был превратиться в некоего робота, запрограммированного на убийство и самоубийство, не могущего рассуждать, колебаться и т. д. Совсем нет – японские воины ценили свою, да и чужую жизнь, но она никогда не декларировалась и не воспринималась ими как главная, основополагающая ценность в их системе ценностей. Таковой не была, естественно, и смерть сама по себе. Просто если самый факт существования (себя или другого) вступал в противоречие с некими более важными моральными категориями – результат был ясен заранее. При этом «ненужные» смерти считались абсурдным умножением страдания в этом мире. Частично отсюда происходит нежелание зря убивать животных (хотя многие самураи все же охотились) или убивать всех без разбору на поле боя (в случае осад нередко, хоть и не всегда, давали возможность спастись женщинам, детям, старикам, что дополнительно было обусловлено, конечно же, и неким общечеловеческим следованием «кодексу честной игры», которая исключала убийство всех, по тем или иным причинам не могущих считаться достойным врагом).

«Спокойное» отношение к смерти просто давало самураю дополнительные возможности исполнять свой долг – жить не ради себя, а ради других (господина, семьи, близких и т. д.). Мысль о неизбежности смерти в идеале не парализовывала волю самурая и вовсе не делала бессмысленной его жизнь, а придавала ей какую-то особую остроту, очарование, красоту и важность каждого конкретного момента. Отсюда насыщенность переживаний и эмоций, которые считались вполне достойными самурая. Распространенное мнение о том, что самурай никогда не должен был выказывать своих эмоций, быть молчаливым «суровым мужиком», в корне неверно. В идеале больше всего ценился сильный, но при этом эмоциональный тип личности, способной на глубокие переживания. При ближайшем рассмотрении самурайский идеал оказывается на порядок более близким к некоему подлинному альтруизму, нежели «гуманистический» идеал современного эгоистичного (и сознающего свою эгоистичность) «глобализированного» человека, гордо объявившего жизнь (прежде всего свою, и для перестраховки – чужую) главной, наивысшей ценностью, фактически меркой остальных ценностей, изрядно поблекших. Отношение к таким понятиям, как долг, верность, отвага, честь в самурайском и современном глобализированном, на западный лад построенном обществе противоположны именно из-за различия в основном – в отношении к смерти. Поэтому людям, воспринимающим традиции первого, «западное» отношение к жизни как к попытке прожить жизнь «успешно», а к смерти – как к бедствию и несчастью может показаться суетным и смешным. Соответственно человеку, условно говоря, «западной культуры» (в том числе и большинству наших читателей) все японские рассуждения о смерти могут казаться чрезвычайно жестокими (если же кто– то считает, что мы живем в лучшем из возможных миров, к тому же разумно управляемом всемогущей и доброй, в человеческом понимании этого слова, силой, – мы не станем спорить с ним об этих, в сущности, недоказуемых вещах) и лишенными здравого смысла (да, так оно и есть, вот только простой «здравый смысл» – плохой помощник при встрече с Неведомым, коим является смерть).

Но если все это так, что же оставалось по-настоящему важным для самурая относительно смерти? Несомненно, это идеал «достойной смерти», то есть такой, которая воспринимается «горьким и трезвым судом равных тебе» (Киплинг) как образцовая. Сразу скажем – для бурных эпох междоусобиц это, конечно же, была смерть в бою (от своей или вражеской руки) – впрочем, как и в любом милитаризованном обществе. Далее мы попробуем показать, что было особенного в идеале «достойной смерти воина» именно в японском его преломлении.

Прежде всего такая смерть была как бы венцом карьеры самурая, к ней стремились, ее искали. Собственно, в обществе, где немного странно говорить об ориентированности на успешность как таковую (т. е. успешность в качестве декларируемой добродетели; естественно, в истории Японии можно найти огромное количество примеров блестяще успешных деятелей, которые, однако, никогда не становились неким идеалом), пожалуй, именно достойный конец мог быть таким мерилом успешности всей жизни воина. Знаменитая фраза Ямамото цунэтомо «Во всем важен конец» сказана именно в этом контексте. То есть смерть была социально значима, стояла в том же смысловом ряду, что и все деяния воина в его земной жизни, как бы подтверждая и окончательно закрепляя его верность идеалам бусидо. Отсюда любовь рассказчиков военных повестей к различным историям о смерти известных людей и о том, как они при этом себя вели. Конечно, какую-то роль здесь играл и обычный людской интерес к живописным и, как правило, кровавым, подробностям, но он не объясняет просто-таки маниакальной (по мнению большинства современных людей с «гуманистическим мировоззрением») склонности к ним.

Достойная смерть не была связана с понятием правоты или неправоты дела, за которое человек отдает жизнь. Этим японский идеал отличается от, к примеру, идеи «смерти за правое, пусть и безнадежное» дело в европейской традиции (эта традиция лукавит даже в терминах, провозглашая совершенно идентичные в своих проявлениях настроение и поведение «своих» «героизмом», а «чужих» – «фанатизмом». Как будто, к примеру, феномен Гастелло и советских таранов вражеских самолетов и танков имеет некое кардинальное отличие от тех же камикадзе, о которых пойдет речь в следующей главе нашей книги). Как писал Мисима, «невозможно умереть за правое дело», ибо понятие правоты или неправоты изменчиво и относительно (и этого не могут не знать люди, рожденные в XX веке, когда тотальность войны, похоже, обессмыслила самое понятие справедливых войн, если таковое вообще когда-нибудь существовало), а понятие смерти абсолютно, оно просто из другой категории, нежели людские понятия о добре и зле, правоте и неправоте. Поэтому, с этой точки зрения, никто не умирает понапрасну, и спокойно, с достоинством встреченная смерть обладает высоким смыслом смерти Человека (согласитесь, ведь это тоже гуманизм, но иной, нежели западный). Отсюда ясно, почему гунки и прочие источники не делают никакой разницы, описывая достойную, героическую смерть того или иного воина, совершенно не делая различий, из какого он лагеря. Смерть уравнивает достойных противников, умелого опытного воина и совсем юного Ацумори, объективно не имевшего шансов на победу в поединке с Кумагаэ, но не уравнивает труса и храбреца (т. е. человека с сильным и слабым духом, в японском прочтении) – именно по этой линии проходит основное разграничение достойной и недостойной смерти в японской самурайской традиции. Отвага, дерзкое стремление к смерти (ибо слово «презрение» тут явно прозвучит слишком слабо) – то, что отличает человека, готового принять достойную смерть. А если он паче чаяния выживает – что ж, он живет далее с гордым осознанием, что победил не только свой внутренний страх смерти, но и получил неоценимый урок готовности к концу. Этот опыт считался в чем-то подобным сатори.

Достойная смерть не была связана также с понятием достижения некоего позитивного результата, «конечного успеха для соратников» (как в известной советской истории об Александре Матросове или французском сюжете о Жанне д’Арк – «они отдали жизнь, чтобы мы…»). Чаще она даже обязана была его не иметь – так, чтобы стать традиционным японским сюжетом, истории о Жанне д’Арк не хватает в сущности немногого – окончательного поражения той стороны, за которую она сражалась. Тогда стойкий привкус хоганбиики, т. е. сочувствия искренней, и поэтому проигрывающей, стороне, ей был бы обеспечен. Все остальное – красота, элемент чуда, верность господину, доблесть, ранняя смерть – в этой истории содержится с избытком. Даже истории о мести (которых немало в японском фольклоре) не всегда заканчиваются логично – смертью обидчика, как этого подсознательно ждет читатель-не-японец. По словам Ямамото цунэтомо, «иногда месть заключается в том, чтобы ворваться к врагу и быть зарубленным», продемонстрировав неукротимость духа и чистоту помыслов, или же совершить сэппуку, превзойдя врага в силе духа и благородстве (впрочем, все это срабатывает, только если враг обладает тем же культурным кодом). Отсюда порицание почти всеми самурайскими теоретиками и практиками понятия «бессмысленная смерть» (в смысле: как будто что-то может придать смерти некий иной смысл, кроме того, которым она и так наделена) и «собачья смерть» – то есть смерть без достижения цели. И такая смерть может быть приемлемой и достойной Пути воина, если продиктована искренностью.

Достойная смерть должна была быть красивой – после всего прочитанного вдумчивому читателю не покажется парадоксальным такое заявление. Красота здесь заключается, конечно, не столько в эстетизации чего-то, связанного с бренными останками человека (хотя самурай должен был выглядеть опрятно и красиво и в миг своей гибели, об этом неустанно повторяет цунэтомо), а скорее в том понятии, которое вложено и в русскую поговорку «на миру и смерть красна». «Красна» – то есть «достойна» и «заставляет о себе говорить». Конечно, все это трудно понять и тем более оправдать в эпоху тотальной войны с полной утратой всех смыслов и побудительных причин к ее ведению, когда воины начинают восприниматься только как «жертвы» и «палачи», «свои» и «чужие», а лицемерная «общественная мораль» требует прекратить демонстрировать кровавые кадры с мест боев, как будто от этого реалии войны перестанут быть именно такими.

Но ведь и сегодня отдельные примеры «героической смерти» активно эксплуатируются – как правило, все с теми же достаточно мелкими целями «патриотического воспитания» и т. д. Естественно, подобные цели (выработка преданности клану, господину, государству) преследовала и самурайская мораль, но этим она не ограничивалась, что дало Мисиме право заявлять: «“Хагакурэ” наделена великой красотой – красотой льда». Самурайская мораль учила человека встречать смерть гордо и красиво, с неподражаемым достоинством, вполне сознавая абсурдность бытия задолго до экзистенциализма, который наверняка показался бы самураю слишком половинчатым и слабым по своей внутренней сути.

Конечно же, важным было то, чтобы смерть была обставлена некими приемлемыми внешними обстоятельствами – если умирать, то желательно от руки доблестного врага, на поле боя, на виду у тех, кто мог затем поведать об этом другим (отсутствием любви к славе, в том числе посмертной, самураи никогда не страдали), при возможности – совершив некое славное деяние, продемонстрировав свое боевое мастерство, доблесть, презрение к боли, невероятную силу духа и тела, верность господину или всем тем, с кем связан узами долга, дружбы, любви, каких-либо иных чувств. Смерть также считалась некой отплатой, благодарностью за благодеяния, совершенные по отношению к самураю его родителями, господином и т. д., высшим выражением любви, отплатой, которую невозможно превзойти и не оценить. В дополнение ко всему наиболее прекрасная, по самурайским понятиям, смерть должна была быть одинокой (в смысле – без союзников), но, конечно, на виду у врагов, ибо одна ветка цветущей сливы лучше воплощает суть сливы, чем множество веток (как тут не вспомнить капитана Ахава из «Моби Дика», кричащего в пылу последней охоты на Белого Кита: «О, одинокая смерть в конце одинокой жизни!»).

Можно приводить множество примеров, которые соответствуют приведенному выше описанию, но мы ограничимся одним – описанием последнего боя знаменитого слуги Минамото Ёсицунэ, воина-монаха Бэнкэя, взятым из «Сказания о Ёсицунэ». Пока Ёсицунэ готовился к сэппуку (ибо просто счел ниже своего достоинства вступать в бой с ордой врагов низкого ранга), его немногочисленные вассалы гибли один за другим. Вскоре остался один Бэнкэй, который, в последний раз повидав господина, помолился об удачном перевоплощении, чтобы и дальше служить перерожденному Ёсицунэ. «Бэнкэй встал в воротах навстречу напиравшим врагам. Он рубил навзлет и наотмашь, он протыкал животы коням, а упавшим всадникам отсекал головы ударами нагинаты под шлем либо оглушал их ударами тупой стороной меча и резал насмерть. Он рубил направо, налево и вокруг себя, и ни один человек не мог к нему подступиться и схватиться с ним лицом к лицу. Бессчетное количество стрел торчало в его доспехах. Он ломал их, и они повисали на нем, как будто надел он шиворот-навыворот соломенную накидку мино. Оперения черные, белые и цветные трепетали под ветром, словно метелки тростника в осеннюю бурю на равнине Мусаси. В безумной ярости метался Бэнкэй, нанося удары на все стороны, и нападающие сказали друг другу: «Что за диво! Сколько своих и чужих перебито, и только этот монах при всем безумстве своем жив до сих пор! Видно, самим нам не справиться с ним. Боги-хранители и демоны смерти, придите на помощь и поразите его!» Так взмолились они, и Бэнкэй разразился хохотом. Разогнав нападавших, он воткнул нагинату лезвием в землю, оперся на древко и устремил на врагов взгляд, исполненный гнева. Стоял он как вкопанный, подобный грозному божеству Нио. И тут какой-то молодой воин на коне промчался вблизи от Бэнкэя. А Бэнкэй был давно уже мертв, и поступь коня его опрокинула. Да, Бэнкэй умер и закостенел стоя, чтобы не пропустить врага в дом, пока господин не совершит самоубийство. Сколь трогательно это!»

Впрочем, не всем самураям в реальной жизни могло так повезти, как Бэнкэю. Многие умирали от болезней, старости, некоторые – в результате казни (считавшейся достаточно унизительной смертью – будь это обезглавливание, утопление, сожжение, распятие или иные, еще более мучительные или особо позорные виды смертной казни). Но даже в этом случае самурай мог своих врагов – в человечьем ли обличье или в виде болезни, старости, голода или холода – «заставить уважать себя». Для этого он должен был принять свой конец столь же бестрепетно, как и на поле боя. «Когда Ямамото Дзинъэмону исполнилось восемьдесят лет, он заболел. Со временем ему стало так плохо, что он с трудом сдерживал стоны. Тогда кто-то сказал ему: “Вам будет лучше, если вы будете стонать. Не стесняйтесь!” – “Это будет неправильно, – ответил старый самурай. – Имя Ямамото Дзинъэмона известно всем. Он не опозорился ни разу за всю свою жизнь. Поэтому он не может позволить людям слышать свои стоны даже перед смертью”». К этому пассажу из «Хагакурэ» мы можем добавить, что позором могло считаться практически любое проявление слабости перед смертью, и не зря знаменитый сподвижник Такэда Сингэна, Баба Нобухару, написал на свитке у себя на стене спальни: «Поле битвы – мое убежище» (то есть «в бою я как дома, но и дома я не забываю о том, что весь мир – это поле битвы»). Все теоретики бусидо превозносят готовность к быстрому, спонтанному решению, которое оказывается самым верным и достойным. Это относится и к готовности встретить смерть.

В особенности самурайский идеал достойной смерти стал важен в относительно мирную эпоху Токугава, когда редкими стали не то что войны и мятежи, но значительно меньше стало поединков между отдельными самураями. Поэтому таким идеологам бусидо, как Ямамото цунэтомо, оставалось только вздыхать по насыщенной опасностью и риском смерти ушедшей эпохе. Оба знаменитых самурайских трактата XVII столетия – «Будосесинсю» и «Хагакурэ» – можно считать своеобразными «самурайскими утопиями», обращенными назад, к «золотому веку» самурайства, во времена, когда гораздо легче было найти достойную смерть. Добавим – и Дайдодзи Юдзан, и Ямамото цунэтомо, по иронии судьбы, умерли своей смертью, прожив, соответственно, 90 и 60 лет…

Читатель вправе воскликнуть: да ценили ли самураи свою жизнь и жизнь как таковую вообще? Конечно, ценили, как и все люди на этой земле. Просто само их мировоззрение, многолетние тренировки воли, тела и духа позволяли им выработать именно такой идеал смерти, к пониманию которого мы попытались приблизиться.

Но мы не коснулись еще одного очень важного признака «смерти, достойной самурая», – ее большей или меньшей степени добровольности. И речь здесь не только о самоубийстве, хотя оно является наиболее концентрированной формой подобной смерти. В конце концов, сила духа выявляется не тогда, когда выбора, по сути, нет, а как раз когда он есть – убежать или остаться, предать или остаться верным, жить или умереть, почти вне зависимости от внешних обстоятельств. Фактически в философии самураев смертью человек окончательно утверждает свою гордую свободу. А лучшим способом этого было сэппуку – ведь именно оно позволяло создать прекрасные условия для реализации того самого идеала «благородной», «достойной» смерти.

О сэппуку написано немало. Трактовок этого исключительно странного для неяпонцев обычая существует великое множество – от гипотез, связывающих обычай вспарывать живот с древнейшими языческими обычаями японцев или даже айнов, до попыток вывести корни сэппуку из неких общечеловеческих представлений о месторасположении души где-то в районе живота (слово хара, от которого и произошло харакири, пишется теми же иероглифами, что и сэппуку, но в другом порядке – сначала идет иероглиф «резать», а потом «живот», при этом используется китайское прочтение, а «харакири» – наоборот: первый иероглиф «живот», используется чисто японское прочтение). В Японии слово «харакири» является разговорной формой и несет некоторый бытовой и уничижительный оттенок. По-видимому, именно поэтому на Западе и прижилась эта форма, отражающая лишь поверхностное понимание глубинных причин, тол кавших великое множество японцев на совершение ритуального самоубийства.

В истории возникновения традиции сэппуку много неясного и даже загадочного. Спрашивается, зачем было делать излюбленным способом ухода из этого мира такой безумно болезненный и непростой метод? Конечно, традиция кончать с собой с помощью собственного оружия не является исключительно японской – некоторая аналогия этому есть и в Европе. Обычай древнего Рима бросаться на меч тоже возник не в силу какой-нибудь особой идеологии этого явления, а просто в силу того, что меч был всегда при себе. И как на Западе, так и на Востоке применение меча для самоубийства началось именно среди тех, кто имел этот меч постоянно при себе, то есть среди военных. Все это, конечно, логично, но великие Катон, Брут, Кассий бросились на меч грудью, что привело к скорой, часто мгновенной смерти, а вскрытие живота (да простят читатели автора за неизбежный натурализм) редко приводило к быстрой кончине, порой человек жил еще несколько часов. Поэтому постепенно необходимой фигурой при совершении сэппуку стал кайсякунин, или просто кайсяку, – «помощник», который отрубал голову совершившему сэппуку одним ударом в момент, когда видел, что страдания становились вовсе нестерпимыми. Нередко кайсяку был лучший друг или слуга совершавшего сэппуку, но на эту роль человека могли назначить и власти. В таком случае сэппуку, по сути, сводилось к ритуальному обезглавливанию, причем если в эпоху Сэнгоку дзидай и в начале токугавского периода вспарывание живота было вполне реальным, то в XVIII–XIX веках оно нередко заменялось сэппуку символическим – осужденный или добровольно совершавший этот акт лишь касался живота мечом (а изредка – даже веером), царапая его, чтобы показалась кровь, а затем следовал удар меча кайсяку. Впрочем, настоящее сэппуку совершали по всем правилам и в этот период, и в XX веке (генерал Ноги, вице-адмирал Ониси, писатель Юкио Мисима).

Из книги Рождение Европы автора Ле Гофф Жак

Смерть, трупы и пляска смерти Чума дала пищу новым чувствам и новому типу религиозности. До того люди боялись смерти в основном потому, что после смерти человек мог попасть в ад; теперь сильнее этого стал страх уже перед «первой фазой», то есть перед самой смертью. Страшная

Из книги Том 3. От конца правления Мстислава Торопецкого до княжения Димитрия Иоанновича Донского, 1228-1389 гг. автора Соловьев Сергей Михайлович

ГЛАВА ПЕРВАЯ ВНУТРЕННЕЕ СОСТОЯНИЕ РУССКОГО ОБЩЕСТВА ОТ СМЕРТИ ЯРОСЛАВА I ДО СМЕРТИ МСТИСЛАВА ТОРОПЕЦКОГО (1054–1228) Значение князя. – Титул. – Посаженые князя. – Круг его деятельности. – Доходы княжеские. – Быт князей. – Отношения к дружине. – Дружина старшая и

Из книги Путь воина [Секреты боевых искусств Японии] автора Маслов Алексей Александрович

ПУТЬ ВОИНА – ПУТЬ СМЕРТИ Свободный человек менее всего думает о смерти, мудрость же его основана на размышлениях о жизни, а не о смерти. Бенедикт Спиноза. Этика ТЕЛО КАМНЯ Часто ли мы задумываемся о том дне, когда покинем наш суетный мир? Самурай думал над этим всегда, он

Из книги Закат и падение Римской империи автора Гиббон Эдвард

ГЛАВА XLVI Перевороты в Персии после смерти Хосрова, или Ануширвана.- Его сын, тиран Ормузд, свергнут с престола.- Узурпация Бахрама.- Бегство Хосрова II и его вторичное вступление на престол.- Его признательность к римлянам.- Аварский каган.- Восстание армии против

автора

«Самурай должен умиротворять свое сердце и смотреть в глубь других» (самурайские ценности и идеал достойной жизни) Ценности, лежавшие в основе самурайского этоса и определявшие модель поведения японских воинов, в общем являются традиционными для всех обществ

Из книги Страна восходящего солнца автора Журавлев Денис Владимирович

Из книги Эпоха Возрождения автора Лунин Сергей И.

Из книги Царь славян автора Носовский Глеб Владимирович

8.12. В СМЕРТИ ХРИСТА ЕВАНГЕЛИЯ ОБВИНЯЮТ ВЕСЬ НАРОД. СМЕРТЬ ИУДЫ ЕВАНГЕЛИЯ: Подчеркивается, что в осуждении и казни Иисуса участвовал весь народ, или большинство народа Иерусалима. Во всяком случае, много возбужденных людей. Причем данное обстоятельство особо, даже с

Из книги Последние Каролинги автора Лот Фердинанд

Из книги Мемуары. Избранные главы. Книга 1 автора Сен-Симон Луи де

Из книги Секреты самураев: Боевые искусства феодальной Японии автора Ратти Оскар

Часть 6. Самурайский идеал и реалии эпохи Токугава Мы уже отмечали, что военное сословие в Японии четко осознавало себя как отдельный класс и в течение долгих лет всячески старалось закрепить и идеализировать свою исключительность. Период, когда первое призвание самурая

Из книги История человечества. Запад автора Згурская Мария Павловна

Смерть и после смерти Никто не возвращается из царства мертвых, никто не появляется на свет без слез, никто не спрашивает, когда хочешь появиться, никто не спрашивает, когда хочешь уйти. Киркегор 1 июля 1566 г. Нострадамус сказал своему секретарю Шавиньи: «На рассвете ты

Из книги История человечества. Восток автора Згурская Мария Павловна

«Самурай должен умиротворять свое сердце и смотреть в глубь других» (Самурайские ценности и идеал достойной жизни) Ценности, лежавшие в основе самурайского этоса, т. е. стиля жизни, и определявшие модель поведения японских воинов, в общем являются традиционными для всех

Из книги Тайны великих открытий автора Помогайбо Александр Альбертович

ПУТЬ САМУРАЯ "Пустотность" не только подразумевает уменьшение влияния сознания, она также дает и снижение эмоционального фона. Человек так устроен, что ищет позитивные эмоции, но временами бывает полезно перейти на нейтральное восприятие мира.Это особенно полезно в

Я постиг, что Путь Самурая - это смерть.

В ситуации " или-или ", не раздумывая, выбирай смерть. Это несложно. Утвердись в решимости и действуй. Лишь малодушные в поисках оправдания собственной трусости рассуждают о том, что умереть, не добившись цели, означает умереть собачьей смертью. В ситуации " или-или " принять наиболее верное решение невозможно.

Все хотят жить, и нет ничего удивительного в том, что не желая умирать, каждый ищет этому оправдание. Если же человек продолжает жить, не достигнув цели, и не стремится к её осуществлению, у него отсутствует твёрдость духа и он недостоин уважения. Но если он, идя к поставленной цели, умер, это и есть фанатизм и собачья смерть. В этом нет ничего позорного, потому что такая смерть и есть Путь Самурая. Если каждый день с утра и до вечера ты будешь жить в постоянной готовности умереть, ты станешь истинным Самураем, ибо вся твоя жизнь обретёт смысл, и ты преуспеешь на своём Пути.

Рассуждая над решением сложных дел, люди думают, что они могут понять и разобраться в них. Но когда они предаются рассуждениям, у них возникают лживые мысли и они не в состоянии принять верное решение, оттого что в их мыслях присутствует стремление к личной выгоде.

Часто, надеясь на собственную предусмотрительность и не прислушиваясь к голосу разума, мы легко попадаем в сети наживы и корыстолюбия, создавая тем самым нелицеприятную ситуацию для происходящих событий. Люди видят, насколько узки наши интересы и как низки наши помыслы.

Быть слугой - это значит служить опорой своему господину, всецело вверяя ему свои надежды и устремления, не думая о личной пользе и выгоде. Если у даймё есть два-три таких человека, его владения в безопасности.

Если внимательно взглянуть на мир, живущий своей жизнью, взору откроется много вкравшихся в доверие людей, лицемеров, спрятавшихся под личиной преданности, плутов, притворяющихся мудрыми и обладающими жизненным опытом. Стоит же только господину уйти от дел или оказаться в уединении, как многие слуги тут же отвернутся от него, бросившись искать для себя благосклонность и расположение у нового властителя.

Люди разного звания и ранга, обладающие знанием и умудрённые жизненным опытом, часто возносят себя к числу самых преданных слуг, но при первом же случае, когда требуется отдать жизнь за своего господина, у них от страха трясутся коленки. Это вызывает чувство презрения и омерзения. Иногда бывает так, что человек, казавшийся ранее бесполезным, вдруг проявляет себя несравненным и мужественным воином и, отрекаясь от своей жизни, следует воле своего господина. Во время смерти Мицусигэ я был единственным преданным слугой и видел, как гордые, надменные и корыстолюбивые люди из ближайшего окружения тотчас отвернулись от своего хозяина, как только дыхание смерти сомкнуло веки господина и жизнь покинула его тело.

Слово " гэн " означает " иллюзия ". В Индии того, кто показывает фокусы называют " мастер иллюзии ". Всё в этом мире - лишь кукольный театр, вот что значит слово " гэн ".

Мастер меча, находясь в почтенном возрасте, сказал: "Вся человеческая жизнь состоит из этапов учения. На начальном этапе обучения занятия ещё ни к чему не приводят, и человек считает себя и других неопытными. Такой человек бесполезен. Находясь на втором этапе, он уже способен трезво оценить несовершенство своё и увидеть несовершенство других, но всё ещё бесполезен. Проходя третий этап учения, человек уже горд за свои умения, радуется, если его хвалят другие, и переживает за недостатки друзей. Такой человек может быть полезен. Достигая же высшего этапа в учении, человек выглядит так, словно ничего не знает".
Это общие этапы. Но есть ещё один этап, самый важный из всех, на котором человек постигает бесконечность совершенствования в избранном им Пути. Зная свои недостатки, он никогда не думает о том, что достиг вершины. Лишённый гордости, в смирении он постигает свой Путь до конца.

Рассказывают, однажды майор Ягю заметил: "Я не знаю как победить других, я знаю как победить себя"

Усердно учись всю жизнь. Каждый день умножай свои знания, стремясь достичь большего, чем вчера, а на следующий день - чем сегодня. Совершенствование безгранично.

У господина Наосигэ среди многих висевших на стен свитков один гласил: "К важным делам относись легко". Мастер Иттэй, увидев его сказал: "К делам менее важным относись серьёзно".

Если у твоего врага даже тысяча человек, но, исполнившись решимости сокрушить их всех до единого, ты выступишь против них, успех будет на твоей стороне.

Путь Самурая - это осознание неизвестности, ибо ты не знаешь того, что может случиться с тобой в любое мгновение. Необходимо и днём и ночью обдумывать внезапность ситуации и непредвиденность обстоятельств. Часто победа или поражение зависят от мимолётного случая. Оказавшись в таких условиях уйти от позора нетрудно - для этого достаточно умереть. Но даже если ты знаешь, что обречён на поражение, продолжай устремляться к цели. Для этого нет нужды ни в мудрости, ни в технике. Истинный самурай не предаёт себя рассуждениям о победе или поражении. Он бесстрашно бросается навстречу смерти. Поступая так, ты пробудишься ото сна.

Две вещи могут ввести в заблуждение: богатство и слава.

Когда бы ты не говорил, всегда смотри в глаза человеку. С приветствием обращайся в начале разговора и больше не повторяй. Говорить потупив взгляд невежливо.

Если ты совершаешь опрометчивые поступки, тебе перестанут доверять люди. Но когда тебе не доверяют, каким бы хорошим ты ни был, ты не будешь безупречен.

Помни - нет ничего за пределами текущего мгновения.

Каждое утро самураи брили лоб, мылись, смазывали волосы, стригли ногти, чистили пемзой, а затем кислицей руки и ноги, постоянно ухаживая за собой, чтобы иметь чистый и опрятный вид. Своему оружию они уделяли очень серьёзное внимание и заботу: его чистили, натирали и хранили в исключительно бережном состоянии.

Тщательный уход за собой многим покажется франтовством и щегольством, но это не так. Ты должен знать, что в любой день тебя поджидает смерть, и быть готовым к ней. Для того чтобы достойно встретить её, содержи себя в чистоте и заботься о внешнем виде. Если ты будешь неопрятен, враги отнесутся к тебе с презрением. Постоянно следить за собой обязан и стар и млад.

Естественно, некоторым покажется, что всё это занимает время и доставляет хлопоты, но призвание самурая требует такой жертвы. Да и на деле не так уж много на это тратится времени. Ведь если каждый день ты укрепляешь свою решимость погибнуть в бою и живёшь, словно ты уже умер, то как в сраженье, так и в деле непременно добьёшься успеха и сохранишь своё чистое имя. Но тот, кто не думает так, и ни днём, и ни ночью, но предаётся страстям и желаниям, жизнь свою окончит позором. Кто живёт в своё удовольствие и, надеясь, что с ним никогда ничего не случится, продолжает разврат и распутство, пожнёт немало хлопот и огорчений.

Увлечение материальными благами молодёжью вызывает сожаление. Людям с материальными интересами в сердце чуждо чувство долга. У кого нет чувства долга, нет и чести.

В учереждении, где на службе находится много людей, часто приходят посетители по какому-то делу. Бывает так, что очередного человека с просьбой или предложением встречают холодно и недоброжелательно, даже со злостью. Это неправильно. Ведь правила самурая в такой ситуации предписывают, сохраняя спокойствие выслушать человека. Обращаясь с ним грубо и невежливо, наше поведение будет сродни нашим лакеям.
Порой бывает так, что нужно обратиться к человеку по делу. Но если пренебрегая мерой, ты будешь делать это часто, то непременно вызовешь раздражение и станешь назойливым. Вот почему, если что-то решил сделать, полагайся на себя.

В наставлениях учителя рэнга сказано, что за день до поэтической встречи ученику необходимо привести свой ум в спокойное состояние и читать стихи. Это можно назвать концентрацией. Любое дело требует сосредоточения.

Воспитывая ребёнка, самурай уже с раннего детства должен избегать его запугивания, всемерно поощряя в нём смелость и отвагу. Боязнь и страх, заложенные в детстве, остаются до конца дней.

Пиши письмо так, чтобы не стыдно было его повесить на стену.

Чтобы овладеть правильной речью, следи за ней, когда находишься дома.

Если трудности и преграды встают на твоём пути, недостаточно оставаться невозмутимым и сохранять спокойствие. Смело и радостно устремляйся вперёд, преодолевая одно препятствие за другим. Действуй, как говорит пословица: "Чем больше воды, тем выше корабль".
Недостойно думать, что не в состоянии добиться того, чего достигали великие мастера. Ведь мастера прежде всего люди, как и все мы. Рассуждая так, ты уже на Пути.
Воин не вправе допускать даже незначительных оплошностей. Он обязан быть особенно внимательным в выборе слов и не говорить о страхе, боязни или боли, не только в дружеской беседе, но и во сне. Всегда следи за своей речью.

Для верного решения в нужный момент необходимы смелость и отсутствие сомнений.

Повседневные деяния человека - зеркало его души.

Речь должна быть по существу. Неуместное красноречие производит гнетущее впечатление.

Гордость и несдержанность опасны. Если человек совершает необдуманные поступки в повседневной жизни, он не в состоянии проявить решительность и в трудную минуту может оказаться не на высоте.

Разум, человечность и смелость - стремиться к чему-то более возвышенному нет необходимости.

Безупречен тот, кто уходит от суеты.

В общении будь непредвзятым.

Люди, не способные проявить мужество на татами, не смогут проявить его и на поле боя.

Залог всех достоинств - простота мысли и сила духа.

Зависть, гнев и глупость - пороки, которые не утаить. Всё плохое в мире происходит по их вине.

Будь стремителен и проходи сквозь железную стену. Стремительно войти и быстро продвигаться вперёд - вот залог успеха.

Главный принцип воинских искусств гласит: нападают, не думая о жизни и смерти. Если противник действует также, вы друг друга стоите. В такой ситуации исход сражения решает сила духа и судьба.

* * *

Глава 1

Всем известно, что самурай никогда не должен забывать о пути самурая, однако иногда может показаться, будто все мы пренебрегаем этим. Получается, что, задав вопрос: «В чем состоит истинное значение пути самурая?» – ты редко встретишь человека, который сможет дать на него быстрый и точный ответ. А это происходит из-за того, что в наших умах не укрепились твердые принципы. Отсюда и небрежное отношение к упомянутому выше пути.

Пренебрежение – крайне опасная вещь.

Путь самурая – это смерть. Когда дело доходит до нее, выбор быстрый и простой – смерть. Это не так уж и трудно. Будь решителен и иди вперед. Начать разговоры о том, что умереть, не достигнув цели, – это собачья смерть, значит вступить на путь пустых и ненужных рассуждений. Оказаться перед выбором «жизнь или смерть» не всегда означает достичь цели.

Мы все хотим жить. И в большинстве случаев мы рассуждаем в пределах своих представлений о том, что нам нравится. Однако продолжать жить, не достигнув цели, – это трусость. Грань очень тонка и опасна. Но и умереть, не достигнув цели, – это собачья смерть и фанатизм. Однако в этом нет стыда. Это суть пути самурая. Если правильно настраивать свое сердце утром и вечером, то можно жить так, будто твое тело уже мертво, и обрести свободу на избранном пути. И тогда вся жизнь самурая пройдет без позора, и он сможет исполнить свое предназначение.

Хороший слуга тот, кто усердно и преданно служит своему господину. Это высшая степень служения. Если тебе довелось родиться в известной семье, чей род уходит корнями в прошлое, тебе нужно лишь неустанно думать о долге перед предками, а также посвятить свое тело и разум только одной цели – служению своему господину. Можно считать большой удачей, если ко всему этому ты прибавишь мудрость и талант, которые сможешь к тому же использовать должным образом. Но даже если ты ни на что не годишься и отличаешься крайней неуклюжестью, ты все же будешь надежным слугой, если ты решительно настроен думать о благе своего господина. Наличие лишь таланта и мудрости – это самая низкая степень полезности.

Природа создала два типа людей: тех, которые имеют быстрый ум, и тех, кому нужно отступить и, не торопясь, поразмыслить. Однако при внимательном рассмотрении понятно, что тот, кто не держит в сердце корысти и привержен четырем заповедям самураев Набэсима, удивительным образом исполнится мудрости – вне зависимости от достоинств и недостатков, данных ему природой.

Люди думают, что они могут разрешить серьезные вопросы, если глубоко проникнут в их суть, но они будут лишь упражняться в упрямых мыслях и не придут ни к чему хорошему, если, размышляя над чем-либо, они в центр всего ставят личные интересы и выгоду.

Трудно отказаться от глупых привычек и отрешиться от эгоизма.

Однако, если в сложных ситуациях ты сначала отказываешься от личных интересов, а затем оставляешь в своем сердце эти четыре заповеди и, избежав эгоизма, делаешь усилие, ты обязательно добьешься успеха.

По причине того, что чаще всего, делая что-то, мы полагаемся лишь на свою проницательность, мы становимся слишком заинтересованными в этом деле, не замечаем доводов разума, и тогда все оборачивается не так уж хорошо. Другие же люди считают такое поведение жалким, слабым, узким и не ведущим к успеху. Если ты не отличаешься подлинным умом, то тебе лучше всего будет посоветоваться с тем, кто обладает здравым смыслом. Советчик, помогая с решением, не даст тебе свернуть с пути, потому что он бескорыстен и имеет честный и искренний разум, ведь это дело лично его не касается. Вот такой способ действий другие люди, несомненно, посчитают хорошо обоснованным. Это можно сравнить с большим деревом, имеющим много корней. Ум же одного человека подобен ветке, которую просто воткнули в землю.

Мы изучаем пословицы и разные изречения людей древних времен, дабы ввериться их мудрости и не допустить себя до корыстолюбия. Когда мы отбрасываем свои предубеждения, следуя мудрости предков, и советуемся с другими людьми, наши дела идут хорошо, без всяких бед и несчастий. Господин Кацусигэ учился мудрости у господина Наосигэ, о чем упоминается в «Оханасикикигаки». Нам следует быть признательными за его заботу и участие.

Кроме того, был один человек, который взял себе слугами своих же младших братьев. И всякий раз, когда он направлялся в Эдо или в провинцию Камигата, они сопровождали его. Поскольку он всякий раз советовался с ними как в частных, так и в общественных делах, его никогда, как говорили люди, не преследовала неудача.

Сагара Кюма был одним из тех, кто всецело предан своему господину и служил ему так, будто его собственное тело уже умерло. Он был таким, о которых говорят: один из тысячи.

Однажды у господина Сакё была важная встреча в поместье Мидзугаэ, и Сагаре Кюма было приказано совершить сэппуку. В те времена в Осаке на третьем этаже загородного поместья господина Таку Нут была чайная комната. Кюма снял эту комнату и собрал в ней всех бедных и нищих в Саге. Он устроил в ней кукольное представление, причем одной куклой управлял он сам. Люди пировали и пили целый день и всю ночь. А дом, в котором все происходило, выходил окнами на поместье господина Сакё; шум сильно обеспокоил обитателей господского дома. Устраивая весь этот переполох, Кюма думал только о своем господине и был полон решимости убить себя.

Быть слугой не означает ничего иного, кроме как во всем поддерживать своего господина, опираясь на его представления о добре и зле и отказываясь от личных выгод и интересов. Если во всем владении есть хотя бы два-три таких верных человека, то все поместье будет в безопасности.

Если окинуть взглядом мир, когда дела идут ровно и гладко, то можно увидеть много таких людей, которые кажутся крайне полезными, обладают мудростью, проницательностью и ловкостью. Однако, как только господин удаляется от дел или поселяется в уединении, находится очень много таких, кто быстро поворачивается к нему спиной и начинает, заискивая, искать расположения того, к кому сегодня благоволит судьба. Об этом неприятно даже думать. Люди высокого положения или низкого, умудренные опытом и обладающие ловкостью – все готовы верно служить до поры до времени, но, как только дело доходит до необходимости отдать жизнь за своего господина, они вдруг ощущают слабость и дрожь в коленях. Это просто отвратительно. А ведь часто бывает так, что в нужный момент и бесполезный человек становится непревзойденным воином, потому что он уже отдал свою жизнь своему господину и стал с ним одним целым. Во время смерти Мицусигэ был такой пример. У него тогда был один решительный слуга – это я. Другие следовали за мной. Много мнящие о себе, корыстолюбивые придворные всегда отворачиваются от господина, стоит лишь смерти закрыть его глаза.

Говорят, что самым важным в отношениях господина и слуги является преданность. Хотя на первый взгляд она может показаться недостижимой, она находится прямо перед твоими глазами. Если сможешь сразу же настроить себя на преданность, то в ту же минуту ты станешь превосходным слугой.

Очень важно высказывать человеку свое мнение и исправлять его ошибки. Это и называется состраданием, которое помогает в делах службы. Но иметь в душе сострадание и поступать в соответствии с ним очень трудно. Раскрыть в человеке хорошие и плохие стороны легко, высказать свое мнение относительно этого тоже нетрудно. В большинстве случаев люди считают себя добрыми, когда говорят то, что другие находят неприличным или трудным для высказывания. Но если их критические слова воспринимают плохо, то они думают, что дальше не стоит и вмешиваться, потому что здесь ничего нельзя сделать. Это совершенно неправильно. Это можно сравнить с той ситуацией, когда ты осуждаешь человека, пороча его. Здесь нет ничего, кроме успокоения своей собственной совести.

Чтобы высказывать человеку свое мнение, нужно сначала хорошо подумать, готов ли он выслушать и принять твое мнение. Тебе нужно быть близким ему человеком, а он должен доверять твоим словам. Рассуждая о том, что дорого ему, найди наилучший способ высказать свое мнение и убедись, что оно будет верно понято. Суди по ситуации и найди самое удачное время для разговора – может быть, стоит сказать все письмом, а возможно, это правильнее сделать при прощании.

Хвали его хорошие стороны и используй любой случай и повод, чтобы поддержать его. Возможно, нужно сказать и о своих собственных ошибках, вроде бы не касаясь его самого, а предупреждая, что то же самое может случиться и с ним. Сделай так, чтобы он получил твой совет, как человек, изнывающий от жажды, получает глоток воды, катящийся по пересохшему горлу. И это должно быть такое мнение, которое поможет ему исправить недостатки.

Это очень трудно. Если недостаток человека уже укоренился в многолетнюю привычку, то, скорее всего, он никогда от него не избавится. Я это знаю по личному опыту. Быть откровенным со всеми своими товарищами, исправляя недостатки и ошибки друг друга, иметь общие принципы, верно служить господину – вот в чем заключается сострадание настоящего слуги. Если же просто стыдить человека, то как он сможет стать лучше?

Зевать в присутствии других людей – это дурной тон. Когда тебе вдруг хочется зевнуть, нужно потереть лоб снизу вверх, и это желание пройдет. Если это не помогает, оближи свои губы, но при этом держи рот закрытым. Или просто закрой рот рукой или рукавом, и тогда никто не узнает, что ты зевнул. То же самое можно сказать и о чихании. Чихая в обществе других, ты кажешься глупым. Есть и еще некоторые вещи, о которых тебе следует думать и в которых следует практиковаться.

Когда кто-то говорит, что нужно очень пристально всматриваться в достоинства и недостатки других, мне хочется возразить – это вовсе не хорошо. Дело в том, что рыба не живет там, где вода слишком чистая. Но если в водоеме есть ряска или что-то еще, то рыба может прятаться в водорослях и процветать там. Таким образом, низшие классы будут жить в спокойствии, если они кое-чего не видят и чего-то не слышат. На самом деле нужно понимать, что то же самое происходит и в отношении поведения людей.

Однажды, когда господин Мицусигэ был маленьким мальчиком, ему предложили почитать для священника Кайона. Он позвал других детей и служителей и сказал: «Пожалуйста, идите сюда и послушайте. Очень трудно читать, когда никто не слушает». Священника поразили эти слова, и он сказал слугам: «Вот так должно быть во всем, что вы делаете».

Каждое утро следует сначала поклониться своему господину и его родителям, затем божествам-покровителям и буддам-защитникам своего господина.

Если ты своего господина будешь считать первым по важности для тебя, то это обрадует твоих собственных родителей, а божества и будды одобрят твое поведение. Для воина нет ничего более важного, чем мысли о его господине. Если верность живет у него внутри, он всегда будет внимателен к хозяину и не оставит его даже на минуту.

Один человек утверждал, что некоторое время назад Мацугума Кёан рассказал такую историю: «В практике медицины существует различие в лекарствах в соответствии с инь и ян, то есть мужским и женским началом. Также есть различия и в пульсе. В последние пятьдесят лет, однако, мужской пульс стал уподобляться женскому. Заметив это, я при лечении заболевания глаз начал прописывать женское лекарство мужчинам и обнаружил, что оно помогает больным. Когда же я применял мужское лекарство для лечения мужчин, то оно не давало результата. Так я понял, что мужской дух ослабел, а сами мужчины стали слишком похожи на женщин, что означает близкий конец этого мира. Поняв это со всей определенностью, я держал это в тайне».

Если, помня об этих выводах, посмотреть на современных мужчин, то можно заметить, что тех, кто, как мне кажется, имеет женский пульс, очень много, в то время как настоящих мужчин осталась лишь горстка. Исходя из этого, могу утверждать, что, даже если ты приложишь незначительное усилие, ты можешь довольно легко взять верх. А то, что лишь немногие мужчины способны умело отрубить голову, еще раз доказывает, что мужская смелость сходит на нет. Когда же речь заходит о кайсяку1
Кайсяку – помощник при совершении обряда сэппуку; должен в определенный момент отрубить умирающему голову, чтобы избежать предсмертной агонии.

То можно сказать, что в наше время мужчины слишком благоразумны и очень умны, если нужно придумать отговорку или оправдание. Сорок или пятьдесят лет назад, когда такие вещи, как матануки2
Матануки – обычай, состоящий в прокалывании своего бедра мечом или острым предметом для демонстрации своего мужества.

Считались обязательными для мужчин, последние стеснялись показывать свои бедра без шрамов товарищам и сами прокалывали их.

Любая мужская работа – это кровавое дело. Сегодня это считается глупым, а все дела ловко решаются с помощью одних лишь разговоров; люди избегают работы, которая требует усилий. Мне бы хотелось, чтобы молодые люди попытались это понять.

Священник Таннэн любил говорить: «Люди приходят к непониманию сути вещей, потому что священники учат их только одному – «не-уму». Что же такое «не-ум»? Это ум, чистый и лишенный каких-либо сложностей». Это интересно.

Господин Санэнори говорил: «В середине одного вздоха не может быть места искажениям. Там только путь». Если это верно, то путь один. Но нет таких, кто бы был способен сразу понять эту ясную мысль. Ясность – это то, чего нельзя достичь иначе, чем снова и снова прилагая усилие за усилием.

Нет ничего, за что мы могли бы быть так благодарны, как последняя строка стихотворения, которая гласит: «Когда твое сердце спрашивает…» Возможно, это нужно воспринимать как нэмбуцу3
Нэмбуцу – японская буддийская школа, основанная в XII веке, и учение этой школы.

А прежде эти слова были на устах у многих людей. В последнее время люди, которые считаются умными, похваляются своей показной и слишком сложной мудростью, а сами лишь обманывают других. Таким образом, они хуже глупцов из простого народа. Глупый человек открыт. Если внимательно посмотреть в глубину его сердца, повторяя мысленно строку из упомянутого выше стихотворения, то там не останется скрытых тайн. Это хорошее испытание. Нужно готовить себя к встрече с таким испытанием, чтобы потом не смущаться и не стыдиться.

Слово «гэн» означает «иллюзия» или «видение». В Индии человека, который показывает фокусы, называют гэндзюцуси4
Гэндзюцуси – мастер, создающий иллюзии.

Все в этом мире не что иное, как кукольное представление. Вот так мы используем слово «гэн».

Ненавидеть несправедливость и отстаивать правду – трудное дело. Более того, думая, что лучше всего всегда быть правым, и прилагая большие усилия для этого, ты, наоборот, совершишь много ошибок. Путь – это нечто более высокое, чем праведность и правота. Это очень трудно понять, но в этой мысли и заключается высочайшая мудрость. Если на все смотреть с этой точки зрения, то даже праведность кажется довольно узким и мелким понятием. Если человек не понимает этого сам, то научить его невозможно. И все же есть способ встать на этот путь, пусть даже ты не смог понять этого сам. Нужно советоваться с другими. Даже тот, кто не достиг пути, видит других со стороны. Это как в поговорке игроков в го: «Тот, кто смотрит со стороны, видит все восемью глазами». Одно изречение гласит: «Мысль за мыслью мы видим наши собственные ошибки», и это тоже означает, что наивысший путь заключается в обмене мнениями с другими. Слушая древние истории и читая книги, мы учимся умению отшелушивать наши собственные представления и осмыслять то, что говорили в древности.

Один мастер меча, достигнув преклонных лет, сказал следующее: «В жизни любого человека есть разные уровни постижения учения. На самом низком уровне человек учится, но из этого ничего не выходит, и потому он считает себя и других неумелыми и несведущими. На этом этапе человек бесполезен. На среднем уровне он все еще бесполезен, но уже осознает свое собственное несовершенство и может видеть к тому же несовершенства других. На более высоком уровне он гордится своими способностями, радуется похвалам других и сожалеет о недостатке способностей у своих товарищей. Этот человек полезен. На высшем уровне человек выглядит так, словно он вообще ничего не знает».

Это так называемые общие уровни. Но есть еще один уровень, превосходящий все остальные. Он самый важный из всех. Здесь человек осознает бесконечность глубокого совершенствования на определенном пути и никогда не думает, что он уже все постиг. Он действительно знает все свои несовершенства, но ни разу в течение всей своей жизни не подумает о том, что он добился успеха. Теперь у него нет мыслей о гордости и, смирившись, он постигает путь до конца. Говорят, мастер Ягю однажды заметил: «Мне неизвестен способ победы над другими, я знаю, как победить себя».

Совершенствуйся ежедневно, на протяжении всей своей жизни так, чтобы сегодня ты был искуснее, чем вчера, а завтра лучше, чем сегодня. Нет предела совершенству.

Среди свитков, висящих у господина Наосигэ на стене, был и такой: «Следует легко относиться к делам большой важности». Мастер Иттэй продолжил эту мысль: «Следует серьезно относиться к не важным делам». Среди всех дел того или иного человека очень важных должно быть не более двух или трех. Если хорошо обдумать их в подходящее для этого время, то ты всегда сможешь понять их и разобраться в них. Суть в том, что сначала нужно все обдумать, а затем, когда придет время, легко решить все проблемы. Столкнувшись с каким-то новым событием, трудно справиться с ним с легкостью, если ты заранее не обдумал его; ведь тогда ты не знаешь, сможешь ли добиться в нем успеха. Однако, если всему предшествовало обстоятельное размышление, ты сможешь руководствоваться в своих действиях этим принципом: «Следует легко относиться к делам большой важности».

Один человек провел несколько лет на службе в Осаке и затем решил вернуться домой. Когда он появился в родной местности, все указывали на него пальцем и смеялись над ним, потому что он говорил на диалекте провинции Камигата. Из этого случая следует сделать вывод: если ты проводишь долгое время в Эдо или провинции Камигата, то тебе нужно все время практиковаться в родном диалекте.

Естественно, что, находясь в более культурной и утонченной провинции, человек подвергается влиянию принятых там, других, традиций. Но пошло и глупо смотреть свысока на традиции твоей родной местности, считать их захолустными, а также позволить себе даже помыслить о том, чтобы принять чужие обычаи, отказавшись от своих. Пусть традиции твоей провинции не столь изысканны и блестящи, как в некоторых других, они все равно великое сокровище. А вот подражать другим традициям просто стыдно.

Один человек сказал священнику Сюнгаку: «Традиции Секты Сутры Лотоса нельзя назвать хорошими, потому что они запугивают человека». Сюнгаку ответил: «Как раз запугивание и составляет суть обычаев Секты Сутры Лотоса. Если бы они были другими, то это уже была бы другая секта». И это разумное суждение.

Как-то раз во время одного совета решили выдвинуть на высокий пост некоего человека. И вот, когда члены совета уже почти приняли решение о его назначении, все разладилось из-за того, что этот человек когда-то участвовал в пьяном скандале. Но тут кто-то сказал:

– Если мы будем отвергать каждого, кто когда-то совершил ошибку, то вряд ли мы сможем найти нужного нам человека. Человек, который однажды ошибся, будет более благоразумным и осмотрительным, потому что он раскаялся в том, что сделал. Я предлагаю выдвинуть его на должность.

Тогда кто-то из присутствующих спросил:

– Вы ручаетесь за него?

– Да, конечно, – ответил тот.

Другие тоже начали спрашивать:

– А почему вы ручаетесь за него?

И он сказал:

– Я могу поручиться за него потому, что этот человек уже один раз ошибся. Человек, который никогда не ошибался, опасен.

Этого человека избрали на должность.

Когда обсуждали приговор для преступников, Наканэ Кадзума обычно предлагал наказание более легкое, чем то, что считалось приемлемым. Только он обладал такой степенью мудрости. В те времена приговор выносили несколько человек; но если бы не Кадзума, никто бы и не посмел говорить о смягчении. По этой причине его называли Мастером Защиты и Мастером Двадцати Пяти Дней.

Одного человека стыдили за то, что он не отомстил. Порой месть состоит в том, чтобы просто ворваться во дворец врага и быть зарубленным. В этом нет стыда. Если же ты думаешь, что сначала должен завершить дела, то не найдешь времени для мести. Размышляя о том, например, сколько людей у твоего врага, то только теряешь время; в конце концов ты просто откажешься от мести. Не важно, сколько тысяч человек в распоряжении твоего противника, ты добьешься успеха, если просто пойдешь против них, полный решимости порубить всех на куски, всех до одного. Такой образ действий – большая часть дела. Вспоминая историю ночного нападения ронинов5
Ронин – самурай, потерявший хозяина или отстраненный от службы по какой-то причине.

Господина Асано, можно сказать, что они допустили ошибку, не совершив сэппуку в Сэнгакудзи, поскольку они слишком долго ждали, чтобы отомстить врагу за убийство своего хозяина. Если бы господин Кира за это время умер своей смертью, они горько пожалели бы об этом. Так как люди из провинции Камигата отличаются очень большой мудростью, их действия достойны похвалы, но их поступки тоже бывают неосмотрительными, как, например, кровопролитие в Нагасаки.

Хотя нельзя обо всем судить именно так, я все же упомяну об этом, говоря о пути самурая. Когда время приходит, то тебе некогда раздумывать. Если ты все не обдумал заранее, то, скорее всего, опозоришь себя. Чтение книг и слушание бесед других людей имеют своей целью приобретение умения быстрого принятия решения.

В жизни всё фальшиво.

Есть только одна истина,

И эта истина - смерть.

Из "Сокрытого в листве"

Мудрые заглядывают

за предел смерти...

Николай Рерих

Полностью отбросьте бытие и небытие, и обретите Истину, которая скрывается за обоими.

Лун-ци

Живя,

Будь мертв,

Будь абсолютно мертв -

И делай все, что хочешь.

Все будет хорошо.

Бунан

Законы Небес беспощадны - от них ни уйти, ни укрыться.

"Троецарствие"

Страх смерти - это средоточие страха.

Путь Воина основан на избавлении от страха смерти.

Ягю Мунэнори

Мы погибли бы, если бы не умирали.

Изречение спартанцев

Жизнь не была бы столь захватывающе прекрасна, если бы не было смерти.

Самые глубокие жизненные проблемы сопряжены с вопросами смерти.

Юкио Мисима

Полная реальность проявляется на грани уничтожения. И поэтому жить, существовать, участвовать в действительности значит умирать.

Юкио Мисима

Тот, кто понимает смерть, преодолевает смерть. Он начинает понимать, что есть нечто выше смерти.

В человеке есть нечто, чего он не знает...

Основной принцип, которому воин должен быть предан изо дня в день, гласит: жить и умереть нужно в соответствии с Путем Самурая.

Оставаясь верным Пути Самурая и соблюдая самурайские заповеди, я без колебаний пренебрег своей жизнью.

Ямамото Цунэтомо

Все несчастья происходят от того, что воин не помнит все время о смерти.

Дайдодзи Юдзан

Если самурай всегда смотрит в лицо смерти, он не будет привязан к вещам и станет прекрасным человеком.

Дайдодзи Юдзан

Лишь перед лицом смерти можно стать настоящим человеком.

Идея смерти для самурая - основная движущая сила действия. Нужно научиться извлекать из смерти благодатную суть и заставлять ее работать на себя.

Юкио Мисима

Главное для самурая - это смерть. Какой бы мирной ни была эпоха, в которую живет самурай, смерть - его главная движущая сила, и если самурай боится или избегает смерти, он перестает быть самураем.

Юкио Мисима

Если посмотреть в глубину души самурая…

Путь Воина - любовь ("склонность") к смерти.

Миямото Мусаси

Путь Самурая подразумевает практику смерти изо дня в день.

Ямамото Цунэтомо

Следовать по Пути искренности означает жить каждый день так, словно ты уже умер.

Ямамото Цунэтомо

Если каждое утро и каждый вечер ты будешь готовить себя к смерти и будешь жить так, словно твое тело уже умерло, ты станешь подлинным самураем.

Ямамото Цунэтомо

Ежедневное созерцание смерти помогает жить. Ведь, если мы каждый день проживаем с мыслью о том, что это, возможно, последний день нашей жизни, мы замечаем, что наши действия наполняются радостью и смыслом.

Юкио Мисима

Поскольку смерть всегда рядом, нужно прилагать усилия и действовать без промедления.

Ямамото Цунэтомо

Если вы думаете, что сегодняшний день - единственный день вашей жизни, вы не будете растрачивать его на пустяки.

Человек, который решил стать самураем, вне зависимости от того, знатен он или нет, должен всегда помнить о том моменте, когда нить его судьбы прервется и он умрет. Как бы ни был человек умен и красноречив, если в последние мгновения жизни он так напуган, что теряет разум и бесславно встречает свою смерть, все его прежнее достойное поведение меркнет перед этим. Люди будут презирать такого человека, и это - величайший позор.

Дайдодзи Юдзан

Как бы человек ни умирал, жалкая смерть - это всего позорнее для него.

Встречая смерть, будьте уверены в том, что вы встречаете ее в полной готовности.

Ямамото Цунэтомо

Самурай должен гордиться своей доблестью. Он должен всегда быть исполнен решимости умереть смертью фанатика.

Ямамото Цунэтомо

Самурай не должен лгать ни в действии, ни в сердце, когда надо умереть, настоящий самурай должен встретить смерть в еще более спокойном состоянии, чем обычно. Вот в этом отличие самурая от простолюдина.

Мито Мицукуни

Когда жизнь или смерть равны между собой, разреши все, выбрав немедленную смерть. В этом нет ничего сложного. Возьми себя в руки и иди вперед.

Ямамото Цунэтомо

Если репутация человека ничем не запятнана и он стоит перед выбором, жить или умереть, лучше продолжать жить.

Ямамото Цунэтомо

Умеющий достойно умереть, будет достойно жить. Человек, способный убить себя, не дрогнет в любой ситуации и будет прекрасно владеть собой в момент наивысшей опасности.

Смерть посещает всех - великих и малых. Смерть настигает вас, не считаясь с тем, подготовились вы к ней или нет. Но не все люди подготовлены к факту смерти. Однако вы склонны думать, что вы переживете всех. Это вводит в заблуждение и вас, и других. Смерть подкрадывается к вам прежде, чем вы об этом узнаете. Встречая смерть, будьте уверены в том, что вы встречаете ее в полной готовности.

Ямамото Цунэтомо

Чтобы умереть правильно, человек должен прежде всего глубоко понять, за что и как он должен умирать.

Радуйтесь жизни, но будьте способны в любой момент уйти из нее.

Нет возможности рассчитывать жизнь дольше, чем требуется для совершения одного-единственного вдоха.

Для воина важна не смерть сама по себе, а решимость умереть в любой момент по своей воле.

Самоубийство резко осуждалось христианской цивилизацией, в Японии, напротив, восхвалялось и превозносилось. Самоубийство рассматривалось как последний и, возможно, решающий акт воли человека, самое прекрасное деяние его жизни.

Апологетика смерти имеет для жизни человека как отрицательную сторону, так и положительную. Говорят, что впадать в крайности - это своего рода глупость. Мудрый всегда сохраняет равновесие. Излишне цепляться за жизнь - значит стать трусом. Довести себя до излишне "легкого" отношения к смерти, граничащего с безрассудством, - другая крайность.

Воину необходимо быть готовым умереть, чтобы достойно жить, видеть мир свободным взглядом, сбросив со своих глаз пелену глупости, которую порождает этот страх.

Смерть является отправной точкой философии Буси-До , которая прямо призывает пропускать через идею смерти, как через призму, все свои мысли и действия.

Заметьте, многие самураи, которых можно назвать идеологами Буси-До , умерли своей смертью и в весьма преклонном возрасте, разумеется, не потому, что были трусами. Они были всегда готовы умереть, поэтому и жили долго, жили со спокойствием в духе своем , с достоинством человека свободного.

Они стали сильными и мудрыми, потому что преодолели идею смерти , идею, которая делает жизнь человека абсурдной. Преодолев идею смерти, они обрели другое видение мира, они обрели способность к самосовершенствованию, которая дается только тому, кто победил смерть в своем сознании. В этом Буси-До .

Однажды господин спросил у Мусаси:

Что означает "Тело словно скала"?

Мусаси ответил:

Пожалуйста, велите позвать моего ученика Тэрао Рюмасукэ.

Когда Тэрао явился, Мусаси велел ему немедленно покончить жизнь вскрытием живота. Тэрао уже занес меч, но тут Мусаси остановил его и сказал господину:

Вот что такое "Тело словно скала".

В каждое мгновение Врата смерти рядом, на расстоянии меньшем, чем толщина волоска. Воин не забывает об этом. Но близость смерти является для воина важнейшим стимулом жить максимально наполненно и искренне.

Лишь малодушные ищут себе оправдания в рассуждениях о том, что умереть, не достигнув цели, означает умереть собачьей смертью. Сделать правильный выбор в ситуации "либо-либо" практически невозможно.

Ямамото Цунэтомо

Размышлять о неминуемой смерти следует ежедневно. Каждый день, когда душа и тело пребывают в покое, размышляй (представь себе) о том, как твое тело разрывают на части стрелы, пули, мечи и копья, о том, как тебя уносит бушующее море, о том, как тебя бросают в огонь, о том, как ты погибаешь при землетрясении, о том, как ты бросаешься с высокой скалы, как умираешь от болезни или совершаешь сэппуку, чтобы последовать вслед за своим умершим господином. Каждый день, без исключения, ты должен считать себя мертвым.

Ямамото Цунэтомо

Путь смерти таков: человек вправе умереть спокойно, если он оставался верным этому Пути каждый день своей жизни.

Дайдодзи Юдзан

Независимо от того, каким образом предстоит умереть, Воин должен встретить свою смерть спокойно и без сожаления.

Смерть является достойным выходом всегда. Иногда остаться жить труднее, чем умереть. Если исполнение гири требует жить, необходимо жить, как бы трудно это ни было.

Путь Самурая - это прежде всего понимание, что ты не знаешь, что может случиться с тобой в следующее мгновение. Поэтому нужно днем и ночью обдумывать каждую непредвиденную возможность.

Победа и поражение часто зависят от мимолетных обстоятельств. Но в любом случае избежать позора нетрудно - для этого достаточно умереть.

Добиваться цели нужно даже в том случае, если ты знаешь, что обречен. Для этого не нужны ни мудрость, ни техника. Подлинный самурай не думает о победе и поражении. Он бесстрашно бросается навстречу неизбежной смерти. Если ты поступишь так же, ты проснешься ото сна.

Ямамото Цунэтомо

Подлинно смелый человек всегда безмятежен, его никогда нельзя застать врасплох, ничто не способно нарушить уравновешенность его духа. Он остается хладнокровным в разгаре битвы, в любых несчастьях он сохраняет ясность ума. Землетрясения не затрагивают его, и он смеется во время бури.

Мы восхищаемся как подлинно великим именно тем человеком, который сохраняет самообладание даже в смертельной опасности; тем, кто способен сочинять стихи в условиях наивысшей угрозы или распевать песни перед лицом смерти.

Инадзо Нитобэ

Судьба изменчива. Воля богов скрыта от смертного. В трудную минуту прислушайтесь к голосу Духа Самурая:

"Разве можно поступать, как слабые женщины?"

Трудности следует встречать с мужеством и достоинством, как подобает рыцарю.

Лишь тогда, когда к воинскому искусству добавляется религиозный подтекст, оно становится совершенным. Религиозный мистицизм воина есть его непоколебимая духовная основа.

Не цепляйся за жизнь, она лишь краткий эфемерный миг в бесконечности, печалиться об утере жизни глупо, это лишь заблуждение несведущего. Размышление о смерти делает свободным.

Проповедники дзэн-буддизма говорят:

"Если хочешь жить по-настоящему , нужно сначала умереть". В этом изречении таится глубокий смысл. Постижение идеи смерти приводит к глубокой переоценке всех ценностей . Человек становится другим.

Умереть в одном плане означает родиться на другом. Грань между бытием и небытием отсутствует , небытие есть становление бытия, бытие есть становление небытия, и все это взятое в совокупности есть вечное движение к совершенству, в абсолютном плане недостижимому, но к которому жизнь настойчиво (имманентно) стремится. Эту философию исповедовали мужественные люди во все времена.

Древние называли живого - странствующим, а мертвого - вернувшимся.

Смерть - это возвращение туда, откуда мы вышли, когда родились.

Вы чувствовали когда-нибудь какой-то страх, что вас не было до вашего рождения?

Почему же вы боитесь вернуться туда, откуда пришли?!

Боязнь смерти - особенность, возникающая лишь с моментом рождения: раз есть плоть, то появляется осознание опасности ее гибели.

Отсутствие же страха смерти - качество, предшествующее рождению. Отстранившись от плоти, можно впервые ощутить это свойство смерти.

Таким образом, человек должен в чувстве страха смерти открыть истину бесстрашия в отношении ее. Глубинный смысл этого в том, что человек возвращается к своей истинной сути, пребывавшей до его рождения.

Юкио Мисима

Когда разбивается сосуд человеческого тела, пустота, находившаяся в нем, немедленно возвращается в Великую Пустоту.

Смерть человека подобна волне, возвращающейся в породивший ее океан.

Проповедники буддизма говорят, что есть два самых сложных момента: понять, что смерти нет, и поверить в природу Будды.

Волю самурая невозможно сдвинуть посредством вещей. Ибо в воле осуществлен примат Духа над косной материей и немыслящей плотью.

Смерть тела не есть смерть Духа.

Дух неуничтожим.

Бояться следует не смерти тела, но смерти сердца (Духа). Если знать, что в действительности сердце не умирает, то в этом мире не останется ничего, чего следовало бы бояться. Решимость становится непоколебимой. В этот момент мы слышим приказания Неба.

Осио Хэйхатиро

Если вы задумаетесь, то поймете, что в мире нет ни одной вещи, на которую можно опереться. Нереальное не может быть прочным, тем более вечным. Если вы привязаны к форме, например, телу, придет страх смерти. Реальное, экзистенциальное является бессмертным, вечным. Чем более вы причастны к истинной Реальности, тем слабее страх смерти...

Воин свободен от надежд и страха.

Однажды Будда прощался со своим любимым учеником, решившим отправиться проповедовать Учение в отдаленную область, населенную дикими племенами. Оттуда никто не возвратился живым.

Владыка Будда спросил его:

Они, вероятно, убьют тебя, как и твоих предшественников, как ты воспринимаешь это?

Я буду благодарить Тебя и их...

Если они убьют меня, они освободят меня от жизни, в которой можно совершить столько ошибок...

Тогда Будда сказал:

Теперь ты можешь идти куда угодно...

Ты - свободен ...

Момент, предшествующий смерти, - это испытание веры, испытание для человека...

Виду смерти, мыслям в последние моменты жизни следует придавать особое значение, так как именно момент смерти - самый главный в жизни человека, и этот миг оказывает решающее влияние на следующее перерождение.

Поведение в момент смерти - момент истины и акт воли, сама же смерть - не более чем одна перевернутая страница в бесконечной книге жизни без начала и конца.

Самураи всегда уважали себя за обладание волей перевернуть эту страницу. Они смотрели на этот миг как с точки зрения высшего, фатального предопределения, так и с точки зрения определенной свободы воли, утверждая, что воля - владыка кармы.

Прервать круговорот жизни невозможно, как нельзя остановить течение воды.

Нить кармы нельзя прервать - она питается из потустороннего мира. Источник индивидуального потока жизненной Силы неуничтожим, он лишь воплощается (перерождается) в той или иной форме Духа.

Осознанием своего потустороннего источника - высшей побуждающей причины бытия - человек обретает высшую дисциплину Духа. Это дает жизни самурая сильнейший импульс, делает его непобедимым в бою и бесстрашным перед лицом смерти. Дух Самурая всегда непреклонен и ведет его...

Самурай должен помнить всегда, что он никогда не рождался и никогда не умирал, он лишь посетил эту Землю… Дух веет, где хочет!

Путь Самурая состоит в осознании мысли, что смерть - это свобода.

Для самурая смерть - принцип высшего порядка, она источник духовной мощи, цитадель непреклонности духа. Смерть никогда не изменит тебе. Именно Она помогает самураю следовать его Пути.

Истинный самурай даже в полном внешнем бессилии и в самом безнадежном положении остается самураем.

Быть может, бессилие и безнадежность и есть самое тяжелое испытание, выпадающее на долю человеку и самураю. Все мы живем в мире, где главное испытание - бессилие и бессмысленная в глазах многих ограниченность жизни, торжество смерти. Осознание своего бессилия перед смертью лишает большинство людей воли, силы духа и Веры.

Для самурая не имеет значения, когда он умрет, ведь все равно умрет каждый из нас, время - лишь иллюзия. Самурай всегда найдет в себе силы жить так, как должно, словно он бессмертен. Когда придет смерть, не имеет значения.

Истинный воин может противостоять чему угодно, он создаст себе опору даже в пустоте. И, оттолкнувшись от нее, пойдет дальше по своей Дороге, ведущей на Небо...

Когда каждое действие в жизни направляется стремлением к заветной цели, жизнь имеет особый смысл. Каждый поступок имеет свое значение и свой результат. Самурай идет вперед до последнего мига жизни, он умирает в походе, занеся ногу для нового шага, и он улыбается: он видит впереди себя Солнце…

Смерть - пик, высший момент жизни, врата новой жизни. Самурай должен идти к смерти радостно, широко раскрыв глаза и не отводя взгляд, сохраняя абсолютную твердость духа и ясность мысли до последнего мгновения. Он как никто другой в мире должен быть готов к смерти и относиться к ней с любовью.

Самурай владеет всем в этом мире. Он владеет жизнью и смертью, потому что он - настоящий мужчина и свободный человек.

Бесстрашие - метод постижения Реальности для Воина. Это - экзистенция его души.

Бесстрашие дарует духовную свободу.

Бесстрашие - единственный гарант суверенитета личности.

Суверенен - значит Свободен.

Свободен - значит Суверенен.

Лишь бесстрашный человек свободен.

Готовность к смерти созидает жизнь свободного человека.

Страх смерти управляет людьми. Воин должен любой ценой освободиться от страха перед смертью.

Страх смерти - пуповина, связывающая человека с сансарой . Нужно идти дорогой риска, неумолимо преследовать и убить страх. Только когда тварь под названием "страх" уничтожена - цель достигнута и дорога открыта.

Настоящий воин должен быть всегда готов встретить свою смерть. Он должен находиться в постоянной готовности без колебания расстаться с жизнью в любой момент.

Страх ослепляет разум и парализует волю. Воину необходимы осознанная и спокойная решимость, разум, свободный от заблуждений, воля более твердая, чем металл.

Невзирая на боль, самурай, встреть смерть так, словно ты делаешь это каждый день!

Вот подлинный Путь Воина.

Дайдодзи Юдзан

Самурай должен знать, как умирать правильно и не цепляться за жизнь. Мысли и слова должны быть чисты, а в душе нет страха.

Истинное бесстрашие не есть устранение страха... это выход за пределы страха.

Тот, кто думает, что смерть - это конец, обманывает себя. Карму нельзя обмануть. В будущей жизни получишь ровно то, чего ты достоин. Поэтому важно то, что ты делаешь в каждый момент.

Большинству людей близко мировоззрение, согласно которому жизнь считается приобретением, а смерть - наихудшей потерей. Тот, кто так считает, думает о смерти с ужасом и всячески цепляется за жизнь, страх делает такого человека малодушным.

Отношение самурая к смерти иное. Смерть для самурая не ассоциируется с чем-то ужасным или мрачным.

Смерть - лишь миг перехода из одной реинкарнации к другой.

Миг смерти должен стать для самурая моментом величайшего счастья, высшей точкой мужества, силы духа и преданности Пути.

Именно поэтому у самураев идея смерти нашла свое художественное воплощение в возвышенных поэтических образах. Смерть подобна волне, порыву ветра, небесной лазури в просвете между облаками, прекрасному лучу солнца, вырвавшегося из-за темных, тяжелых туч.

Возвышенное и героическое мироощущение - сердцевина Буси-До . Человек, принявший его в свое сердце, становится бесстрашным.

Состояние в момент смерти определяет перевоплощение. Дух, поселяясь в оболочке тела, выбирает ее. Поэтому говорят, что дух формирует форму.

Самурай приветствует смерть и радуется тому, что может умереть...

Смерть - это не закат, а восход! Самурай идет навстречу ослепительнейшему солнцу смерти...

Обычный человек не видит дальше формы. Он не может постичь воплощение. Когда нечто возникает, он говорит, что оно возникло. Но просветленный видит, что вещи пребывают даже тогда, когда они возвращаются к воплощению и больше не доступны видению глазами.

Такуан Сохо

В жизни заключена смерть. В смерти - жизнь. Стирание в сознании различия жизни и смерти способно вырвать человека из круговорота рождения и гибели.

Мир, скрытый от людей, не имеет ни жизни, ни смерти. Смерть - не более чем момент перелистывания страницы в бесконечной Книге Жизни.

Следует воспринимать жизнь как беспрерывный процесс, где нет места смерти, времени и печали. Мрачные мысли - плод несовершенного ума, они всегда следствие того, что человек просто не понял некоторых весьма важных идей. Тот, кто воспринимает жизнь как бесконечное изменение, время - как вечность, Вселенную - как дом без границ, себя и все вокруг - как бесконечную реинкарнацию Духа, - свободен; его мышление - трансцендентно, он познал главный принцип сущности бытия - Великий Оптимизм.

Великий Оптимизм - положительный способ постижения совершенной гармонии между видимыми противоположностями - между началом и концом, рождением и смертью, созиданием и разрушением.

Постигни Великий Оптимизм и живи...

Живи без страха. Свободно.

Нет уныния и печали, неуверенности и тревоги. Некуда торопиться, нечего бояться!

Будь спокоен и проникнись Высшим Духом!

Верьте в себя и мироощущение того, что Вы есть всегда в вечном "сейчас" - в настоящем. Нет ни прошлого, ни будущего! Будьте в настоящем времени действия, и это даст Вам максимальную потенцию жизни и великое трудолюбие созидательного мировосприятия.

Сама жизнь есть испытание. Тренируясь, ты должен испытывать и отшлифовывать сам себя, чтобы достойно встречать великий вызов жизни. Выйди за пределы сферы жизни и смерти, и тогда ты сможешь пройти через все кризисы спокойно и безопасно.

Уэсиба Морихэй

Если уничтожишь сомнения, то до самой смерти у тебя невозможно будет отнять и боевой дух.

Сунь-цзы

Нельзя ни за кого ни жить, ни умереть. Каждый человек живет самостоятельно, и сам решает все в своей жизни. Деяния нужны жизни, они и есть сама жизнь. Жизнь должна быть героической сагой человеку.

Человек - частица мира вечного, этот мир никто не создавал, и он неуничтожим. Помните: Вы - вечны, Вы - бессмертны, смерти нет - есть вечная жизнь Духа.

Ничто не исчезает и не бывает зря. Если человек стал достойнее в этой жизни, смерть ведет его в высшую жизнь.

Лао-цзы говорил, что видел много людей, которые говорят о вере, но не видел тех, кто воплощает веру, живет Ей и в Ней.

Наша жизнь - это странствие, не имеющее конца... Самурай шествует по этой дороге с царственной простотой и достоинством. Самурай слишком хорошо понимает некоторые высшие истины и поэтому смотрит на все спокойно и не видит смысла тратить себя на глупость и ложь...

Быть воином - значит воспитать в себе героическое начало, проникнуться храбростью бытия, быть смелым в дерзании духа и открытости сердца, быть подлинным в каждый момент своей жизни...

Во все времена лишь Верой можно преодолеть все.

Сансара (инд.) - Круговорот перерождений в мире земных страстей, согласно учению индуизма и буддизма.