Генеральный штаб. Генеральный штаб Русской Армии Штаб, которого не было

25 января исполнилось 251 год со дня создания Генерального штаба Вооруженных сил России. Накануне этой даты начальник Генштаба ВС РФ генерал армии Валерий ГЕРАСИМОВ дал эксклюзивное интервью ответственному редактору «Независимого военного обозрения» Виктору ЛИТОВКИНУ.

– Перед началом нашей беседы, Валерий Васильевич, не могу не упомянуть о празднике – Дне Генерального штаба Вооруженных сил Российской Федерации. В этом году нашему без преувеличения ведущему органу военного управления, по определению Маршала Советского Союза Бориса Шапошникова «мозгу армии», исполняется 251 год.

Да. С зарождением в Российской империи службы Генерального штаба этот важнейший элемент военной организации государства сразу начал играть заметную, а со временем и важнейшую роль в жизни армии. Генштабисты всегда были вместе с войсками в дни поражений и побед, закладывая и укрепляя традиции, которые позволяют нынешнему поколению наших офицеров достойно выполнять все поставленные задачи по обеспечению военной безопасности нашей страны.

– А что представляет собой Генеральный штаб сегодня? Каковы его основные функции?

Генеральный штаб Вооруженных сил Российской Федерации является центральным органом военного управления Минобороны России и основным органом оперативного управления Вооруженными силами Российской Федерации. В соответствии с новым Положением о Генеральном штабе, которое утверждено президентом Российской Федерации в июле 2013 года, полномочия Генерального штаба не ограничиваются только рамками стоящих перед Вооруженными силами задач, но и охватывают вопросы обеспечения военной безопасности и обороны государства в целом.

Сегодня наряду с управлением повседневной деятельностью Вооруженных сил, ежедневным решением вопросов военного строительства, в число основных функций Генерального штаба также входят :
— организация планирования обороны Российской Федерации;
— разработка планов стратегических операций;
— руководство деятельностью военных разведывательных органов;
— организация планирования мобилизационной подготовки и мобилизации в Российской Федерации в пределах полномочий Минобороны России;
— координация деятельности других войск, воинских формирований и органов в области обороны.

Кроме того, Генеральный штаб организует разработку предложений по формированию и проведению государственной политики в области обороны и принимает участие в ее проведении. Как сказал Верховный главнокомандующий Вооруженными силами Российской Федерации на расширенном заседании коллегии Министерства обороны, состоявшемся в декабре 2013 года:

«…понимая все сложности и перспективы развития новых видов вооружений и способов ведения вооруженной борьбы, каждый на своем месте должен не просто исполнять свою работу, а творчески к ней подходить, всегда думать о том, как сделать следующий шаг к совершенствованию нашей большой военной машины. Большое значение при выполнении данной задачи имеют штабы различного уровня, и прежде всего Генеральный штаб. Это не просто люди, которые бумажки считают, перекладывают и подшивают в дела, но прежде всего аналитический центр. Сегодня это важно как никогда …»

Очевидно, лучшего ответа на вопрос, какого результата ожидает от нас руководство страны, не придумать.

– А как отбираются военные специалисты для службы в Генеральном штабе, где проходят подготовку? Какими качествами должны они обладать?

Быть офицером Генерального штаба – это не только почетно для любого офицера Российской армии, это прежде всего сложная и ответственная работа.

Для службы в Генеральном штабе отбираются наиболее подготовленные офицеры из главных штабов видов и штабов родов войск Вооруженных сил, а также лучшие представители штабов военных округов. На высшие воинские должности проводится отбор офицеров и генералов, добившихся высокого уровня слаженности подчиненных им органов управления и войск, а также обладающих необходимыми индивидуальными качествами. Последнее условие можно считать главным.

Аналитическое мышление, широкий кругозор, внутренняя потребность и привычка к совершенствованию своего профессионального уровня – это только некоторые черты, которыми должен обладать кандидат на службу в Генеральном штабе.

Все офицеры при отборе проходят собеседование и проверку уровня профессиональной подготовленности непосредственно в структурных подразделениях Генерального штаба. Прежде всего оценивается способность офицеров творчески и нестандартно подходить к решению любой поставленной задачи. Ценится гибкость мышления по широкому спектру вопросов обеспечения военной безопасности государства.

Офицер Генерального штаба, на примере истории России, должен иметь представление о месте и роли армии в государстве и обществе, о роли России в прошлом, настоящем и будущем мире, владеть вопросами геополитики, геоэкономики, процессов глобализации общества.

Эффективным инструментом качественного комплектования воинских должностей в Генеральном штабе является федеральный и ведомственный кадровый резерв Вооруженных сил. В 2013 году на заседаниях Центральной аттестационной комиссии Министерства обороны внедрен метод рассмотрения кандидатов на воинские должности на альтернативной основе – на одну вакантную воинскую должность представляется не менее трех кандидатов.

Основным и базовым вузом для подготовки офицеров Генерального штаба является Военная академия Генерального штаба, которая на протяжении более 180 лет готовит военные кадры для стратегического звена управления. Она правопреемница Императорской военной академии, основанной в 1832 году по инициативе императора России Николая I. 8 декабря 2013 года Академия отметила свою 181-ю годовщину.

На базе Военной академии Генерального штаба осуществляется подготовка офицеров по двухлетней программе высшего военного образования, а также профессиональная переподготовка и повышение квалификации по программам дополнительного профессионального образования. По профильным специальностям и направлениям деятельности офицеры проходят подготовку в военных академиях видов и родов войск Вооруженных сил.

Военная мысль не стоит на месте. Совершенствуется вооружение, меняются формы и способы ведения военных действий. Все это нужно знать и ежедневно учитывать в ходе выполнения задач и принятия управленческих решений. Широкий кругозор офицера Генерального штаба должен охватывать сферу политических и экономических отношений как внутри страны, так и за ее пределами. Необходимо ежедневно владеть полной информацией обо всем происходящем в России и за рубежом в области военного строительства и развития вооруженных сил, военного и государственного управления, в сфере подготовки и применения войск и сил.

Но, конечно, программами обучения военных академий охватить все спектры деятельность Вооруженных сил не представляется возможным. Поэтому профессиональная подготовка любого офицера в Вооруженных силах – это процесс повседневный и непрерывный. Генералы и офицеры Генерального штаба не исключение. Кроме всего сказанного, офицер Генерального штаба должен быть безусловным патриотом России, духовно-нравственным и во всех отношениях здоровым гражданином Отечества.

– Создается Национальный центр управления обороной государства. Какие функции он будет выполнять, в том числе и в отношении Вооруженных сил? Какова роль здесь будет Генерального штаба? Что изменится?

По предложению министра обороны С.К. Шойгу Верховным главнокомандующим Вооруженными силами Российской Федерации принято решение о создании в структуре Минобороны Национального центра управления обороной Российской Федерации. 20 января 2014 года, как вы знаете, заложен первый камень в здание Центра на Фрунзенской набережной.

Создаваемый Национальный центр охватит все звенья руководства Вооруженными силами, а также позволит скоординировать усилия 49 министерств и ведомств, участвующих в реализации Плана обороны страны. Впервые в Минобороны России будет создана вертикально интегрированная многоуровневая система автоматизированного управления и сформировано единое информационно-управляющее пространство, обеспечивающее совместные действия разнородных сил и средств. Кроме того, Национальный центр станет основным инструментом управления мобилизацией страны.

При реализации данного проекта будут использованы только прорывные технологии, самые современные решения в программном обеспечении. Оснащение ими позволит оперативно отображать обстановку из любого региона, а также района действий войск (сил), в том числе находящихся на значительных расстояниях от пунктов постоянной дислокации.

Строительство Вооруженных сил Российской Федерации осуществляется Министерством обороны в соответствии с Планом строительства и развития Вооруженных сил. План разрабатывается на пять лет и утверждается президентом Российской Федерации. При необходимости по решению президента Российской Федерации мероприятия строительства и развития Вооруженных сил могут уточняться.

В Плане строительства и развития Вооруженных сил находят отражение вопросы комплектования входящих в их состав видов и родов войск личным составом, вооружением военной и специальной техникой, модернизации ее существующих образцов и разработки перспективных, развития военной инфраструктуры, всех видов обеспечения. Кроме того, для реализации задач, поставленных президентом, синхронизации всех мероприятий, программ и планов строительства Вооруженных сил разработан детальный План деятельности Министерства обороны на период до 2020 года.

Он охватывает все направления деятельности Вооруженных сил – от поддержания боеспособности войск до повышения привлекательности военной службы. Все мероприятия помесячно детализированы в планах и графиках, которые разработаны от заместителя министра обороны до соединения и воинской части включительно. Организована жесткая система контроля реализации плана.

Он состоит из закрытой и открытой частей. С открытой частью плана можно ознакомиться на официальном сайте Министерства обороны. А изменения и дополнения в него вносятся только по решению коллегии Министерства обороны Российской Федерации. Это позволяет Минобороны в тесном взаимодействии с другими федеральными органами исполнительной власти осуществлять стабильную и целенаправленную работу по строительству, развитию и применению Вооруженных сил.

– Знаю, Генеральный штаб активно занимается и международным военным сотрудничеством. Какие задачи здесь стоят перед ним?

Генеральный штаб принимает активное участие в подготовке и проведении мероприятий международного военного сотрудничества на двусторонней и многосторонней основе. Задач много. Приоритетными направлениями международного военного сотрудничества для нас являются :
— развитие военной составляющей ОДКБ;
— укрепление военной организации Союзного государства с Республикой Беларусь;
— обеспечение избирательного военного присутствия Российской Федерации в различных регионах Содружества и в мире для укрепления региональной и глобальной безопасности;
— укрепление системы безопасности в Центрально-Азиатском регионе с учетом вывода из него международных сил содействия безопасности;
— предотвращение появления новых ракетно-ядерных угроз по периметру российских границ;
— продолжение взаимодействия в военной области с США и НАТО по проблемам контроля над вооружениями, нераспространения оружия массового уничтожения, обеспечения региональной и глобальной безопасности;
— реализация решений политического руководства государства по продвижению российских подходов в области ПРО, выполнение требований Договора о стратегических наступательных вооружениях;
— выполнение российских обязательств в сфере военно-технического сотрудничества по поставкам вооружения и военной техники из наличия Минобороны России.

В настоящее время международное военное сотрудничество носит разносторонний, динамичный характер и ориентировано на решение задач, поставленных руководством страны перед Минобороны России. Поскольку вопросы международного военного сотрудничества напрямую связаны с вопросами обеспечения военной безопасности государства, они являются предметом постоянной заботы Генерального штаба.

Когда в соответствии с Версальским Соглашением был официально запрещен германский Генеральный штаб и закрыта военная академия, Рейхсвер просто переименовал офицеров Генерального штаба в помощников командующего, и создал всестороннюю учебную программу Генерального штаба, проводившуюся военными округами и министерством Рейхсвера. Новый трехлетний курс Генерального штаба был таким же объемным и еще более требовательным к кандидатам, чем программа старой Военной академии. За исключением эвфемизмов, использовавшихся для маскировки программы, старая система Генерального штаба была сохранена. Даже в официальной корреспонденции эвфемизм «помощник командующего» часто забывался, а офицеры Рейхсвера обращались к «офицерам Генерального штаба.»

Обучение офицеров Генерального штаба полностью находилось в руках Т-4, Учебного отдела Войскового управления, и являлось одной их его главных обязанностей.{436} В 1922-м году Т-4 организовал для Рейхсвера полноценный курс Генерального штаба. Отбор для обучения на этом курсе во время военно-окружных экзаменов был чрезвычайно строгим. В шестом военном округе в 1922-м году из 162 офицеров, сдавших экзамены, только 20 было отобрано для прохождения курса Генерального штаба.{437} Зигфрид Вестфаль подсчитал, что из более чем 300 первых лейтенантов, ежегодно сдававших экзамены в 1920-е годы, в среднем отбиралось от 32 до 36 офицеров.{438}

Офицеры, отобранные для подготовки по программе Генерального штаба, начинали 4-летний курс обучения - три года, посвященные академическим занятиям и один год практической подготовки в войсках.{439} Первые два года курса отводились на академическую подготовку в штабах военных округов. С октября по апрель кандидат в офицеры Генерального штаба - как правило молодой капитан - посещал 53-дневный учебный курс в военном округе.{440} В мае была 16-дневная штабная поездка на местности, где обычно проводились маневры. С мая по сентябрь кандидат проводил в частях, относившихся к другим родам войск. Далее, в период с октября по апрель, слушатели курса Генерального штаба продолжали программу обучения по месту службы в своем гарнизоне.{441} Третий год, который слушатели должны были проводить в войсках, они прикреплялись в качестве стажеров к одному из высших штабов, как правило штабу пехотной или кавалерийской дивизии. В течение последнего года по программе обучения кандидат направлялся в Министерство Рейхсвера в Берлин для прохождения годового курса интенсивной академической подготовки, проводимой специально отобранными офицерами отдела Т-4 и высшего армейского командования.{442} Лишь часть из небольшой группы офицеров, отобранных для прохождения курса Генерального штаба, заканчивала полную четырехлетнюю учебную программу и зачислялась в качестве полноправных членов в корпус офицеров Генерального штаба. Из примерно тридцати офицеров, начинавших учиться по программе около двадцати заканчивали первые два или три года и отсеивались с записью «годен в случае необходимости». И только десять офицеров в год попадали в Берлин для прохождения финального года академического обучения в Берлине.{443}

Вооруженные силы имели приказ назначать своих лучших офицеров на должности преподавателей курса Генерального штаба в военных округах и в Берлине. В каждом штабе военного округа три опытных офицера Генерального штаба назначались в качестве преподавателей и освобождались от всех своих обязанностей на летний период с тем, чтобы они могли подготовиться к чтению курса лекций осенью и зимой.{444} В Берлине два офицера из отдела Т-4 занимались исключительно обучением слушателей.{445} С двадцатью одним преподавателем в военных округах и еще двумя в Берлине при регистрации примерно тридцати слушателей ежегодно Рейхсвер поддерживал очень благоприятное соотношение между числом обучающихся и преподавателей. Тщательно изучались также черты характера кандидатов в офицеры Генерального штаба; личность каждого кандидата рассматривалась со всех сторон.{446}Таким образом преподаватели должны были получить полное представление о своих учениках и помнить, какое воздействие и влияние оказывали они на этих учеников своими лекциями и примером.{447} Курс Генерального штаба был направлен не только на то, чтобы подготовить отличных тактиков, но и на то, чтобы сформировать характер слушателей. Офицер, принятый в Генеральный штаб, должен был быть «решительным, готовым брать ответственность, уметь сохранять спокойствие в угрожающей обстановке и быть вождем для своих войск.»{448} Как и в дни Мольтке, Рейхсвер считал вождение войск, также как и ведение войны как таковое, искусством - пусть и в высшей степени рациональным, но в любом случае не наукой.

Обучение в рамках курса Генерального штаба Рейхсвера акцентировалось на тактике высшего уровня и оперативном искусстве. В ходе первого учебного года упор делался на изучение действий усиленного пехотного полка, с тактическим взаимодействием различных родов войск в рамках полка. Второй учебный год посвящался дивизионной тактике, а третий год в Берлине - операциям корпусного и армейского уровня, включая изучение иностранных армий и взаимодействия с современными военно-морскими силами.{449} Как и курс Имперского Генерального штаба, курс Генерального штаба Рейхсвера в качестве главного предмета включал военную историю. В первый учебный год на шесть часов тактики в неделю приходилось четыре часа военной истории. На второй год на военную историю и тактику отводилось по четыре часа в неделю на каждый.{450} В отличие от старого курса Генерального штаба во всех учебных программах Генерального штаба Рейхсвера подчеркивалась важность технологий. Преподавателям Генерального штаба предписывалось выделять технические разработки в немецкой и иностранных армиях, а также поощрялось посещение со своими слушателями технических институтов.{451} Новый курс Генерального штаба не содержал никаких формальных экзаменов. Слушатели должны были регулярно готовить работы по военной истории и решать поставленные перед ними тактические задачи. Аттестация была субъективной. Работая с заданиями по тактике, преподаватели разбирали и обсуждали тактические решения слушателей на семинарах. Поскольку немцы каждую военную проблему рассматривали как уникальную, не имеющую «готового решения», не имелось и никаких «правильных ответов»; как правило разбиралось любое решение слушателя и его достоинства.{452}

Контраст между немецкой системой подготовки офицеров Генерального штаба 20-х годов и аналогичными системами в других странах огромен. Британский армейский штабной колледж в Кэмбэрли в 20-е годы давал годичный курс обучения. Бернард Монтгомери во время своей учебы там в качестве слушателя в 1920–21 годах вернулся к своим «довоенным увлечениям охотой и светской жизнью». Как сообщает биограф Монтгомери Найджел Гамильтон, это обеспечило ему «джентльменские рекомендации для начала штабной службы».{453} Курс Школы армейского командования и генерального штаба армии США большую часть межвоенного периода также не превышал одного года учебы. Хотя атмосфера там была менее светская и более профессиональная, генерал Омар Брэдли, учившийся там в 1928–29 году, очень критически относился к системе обучения в целом: «задачи и решения, представленные нам в лекциях, были банальны, предсказуемы и часто далеки от реальности. Если Вы внимательно следили за текстом лекции, то Вы могли с легкостью точно предсказать то, что будет дальше и что необходимо Вам сделать.»{454} В штабной школе в форте Ливенуорт, тогда как и сейчас, тактические решения оценивались в зависимости от степени соответствия официальному учебному решению, которое было по сути «правильным» ответом. Оригинальная, нетрадиционная тактика не поощрялась во время прохождения американского курса Генерального штаба.{455}

В Берлинский период обучения на курсе Генерального штаба в учебный план включалась часть лекций, посвященных политике, экономике и международным отношениям. В конце 20-х была организована специальная программа, названная курсами Рейнхардта, по имени ее инициатора генерала Рейнхардта. Некоторые из офицеров, прошедших полный курс Генерального штаба, оставлялись в Берлине и отправлялись в университет Берлина для изучения истории, политики и экономики.{456} В отличие от курсов Рейнхардта и лекций на экономические и политические темы, курс Генерального штаба Рейхсвера оставался преимущественно военным и ориентированным на практику. Успехи слушателя во время дивизионных маневров были намного более важны его достижений по преимущественно гражданским предметам. Единственным невоенным предметом курса, которому уделялось особое внимание, были иностранные языки - на их изучение отводилось больше времени, чем на все остальные гражданские предметы в целом.{457}

Упор на практическую сторону военной подготовки офицеров Генерального штаба, концентрировавшейся больше на маневрах и получении практического опыта руководства войсками, чем на теоретической подготовке, соответствовал концепциям генерала Зекта: «Я ничего не имею против теоретической подготовки, как и разумеется против подготовки практической. Любой человек, который хочет стать профессионалом в своей области, должен поработать учеником и подмастерьем, лишь гений может миновать эти этапы в процессе своего обучения. Каждый человек действия - художник, и он должен изучить материал, с которым, внутри которого и против которого он работает, прежде, чем он начнет решать поставленную перед ним задачу.»{458} Невнимание Зекта к академическим предметам в курсе подготовки Генерального штаба, также как и политико-экономических аспектов большой стратегии, он объяснял на примере следующего инцидента, который произошел с ним во время кампании 1914-го года. В августе 1914 года, когда германская армия приближалась к бельгийской границе, высшее командование армий правого фланга приказало явится в главный штаб для слушания лекции по «военно-географическому описанию Бельгии». Зект и его помощник майор Ветцель были измотаны во время проведения мобилизации и быстро заснули, пропусти лекцию. Зект заключал: «хорошо, мы нашли путь к самым воротам Парижа, несмотря на наше невежество в области военной географии, также и впоследствии у меня не было никакой специальной подготовки к службе в Сербии и Палестине.»{459} При Зекте подготовка офицеров придерживалась основ военного дела. Единственным исключением была программа продвинутого инженерно-технического образования в Рейхсвере.

Кроме вышеупомянутого, был второй способ попасть в корпус офицеров Генерального штаба. Офицер, очень хорошо сдавший военно-окружные экзамены, мог быть послан на учебу в университете на срок в три-четыре года для получения степени в технических науках - как правило диплома инженера. После получения своей степени офицер обычно возвращался в Берлин для службы в Управлении вооружений. Это было частью программы обучения Зекта с ее вниманием к технологическим аспектам войны при планировании и обучении Генерального штаба.{460} Хотя офицеры, выбиравшие такую карьеру, как правило являлись в Рейхсвере техническими специалистами, некоторые из них успешно служили и в войсках. Генерал-лейтенант Эрих Шнайдер, получивший свою техническую степень, будучи офицером Рейхсвера, во вторую мировую войну был командиром танковой дивизии. {461} Другим известным офицером, получившим высшее техническое образование в рамках программы подготовки офицеров Генерального штаба Рейхсвера, был генерал-майор Дорнбергер. Он стал главным экспертом по ракетным технологиям сперва в Германии во время Второй мировой войны, а затем в Соединенных Штатах.{462}

Каждый из крупных военных начальников имеет особый штаб, с помощью которого он управляет войсками. При нормальных условиях работа распределяется следующим образом: штаб собирает все необходимые сведения о местности и противнике; на основании этого начальник принимает известный план действий; штаб разрабатывает этот план в деталях и затем, в целом ряде распоряжений, передает волю начальника войскам. Таким образом, на долю штабов выпадает главным образом техника военного искусства.

В столь практическом деле, как война, значение этой техники огромно. Неумело произведенная разведка, неправильно составленный расчет походного движения, неточность в редакции приказаний, ошибки в организации сторожевой службы... каждая из этих технических частностей, при известных условиях, может погубить самый лучший план. Хороший штаб должен работать без суеты и трений, с точностью часового механизма.

Для этого от офицеров генерального штаба требуются не только обширные и разнообразные знания, но также серьезная предварительная практика в "вождении войск" как на театре войны, так и на поле сражения. Эта практика должна выработать в них известный навык, своего рода рутину. В самые критические моменты войны офицер генерального штаба, даже отвлекаемый другими вопросами, должен совершенно машинально, как бы рефлективно, принять меры для обеспечения флангов, установления связи, организации донесений, прикрытия обозов и т.п.

Таковы те требования, которые война предъявляет к генеральному штабу, а между тем у нас никто его не готовит к этому. Обычная служба офицеров генерального штаба не только в центральных управлениях, но и в войсковых штабах сводится к бюрократической, даже просто канцелярской переписке, не имеющей ничего общего с военным искусством. Маневры крупными частями чрезвычайно редки и дают, особенно в смысле штабной службы, ничтожную практику. Тактические занятия и полевые поездки сведены к простой проформе. Военная игра применяется чрезвычайно редко и преследует совсем другие цели.

Итак, деятельность мирного времени совершенно не подготовляет наш генеральный штаб к тому, что ему придется делать на войне.

Затем, в свободное от службы время наши офицеры генерального штаба имеют весьма мало побудительных причин заниматься своей специальностью. Попав по окончании академии в генеральный штаб, они заносятся в особую книгу по старшинству чинов. Производство их до чина полковника включительно идет строго по порядку. Затем, те полковники, которым удалось избегнуть командования армейским полком (пристроившись к какой-нибудь центральной петербургской канцелярии или попав на генеральское место, хотя бы в другом ведомстве), производятся в генералы на 4-6 лет раньше своих товарищей, командовавших полками. При дальнейшем движении места начальников дивизий и командиров корпусов обыкновенно даются по старшинству, а назначение на высшие посты и на специальные должности генерального штаба делается по избранию, причем основанием для выбора служат главным образом связи, а затем "ум" и "тактичность", понимаемые в том своеобразном смысле, как это было разобрано мною в одной из предыдущих статей.

Таким образом, каждому офицеру генерального штаба, если только в карьере его не произошло какой-либо исключительной пертурбации, обеспечено место начальника дивизии; офицер же, окончивший академию своевременно (т.е. 24-25 лет), может смело рассчитывать на должность командира корпуса.

Несколько лет тому назад на больших маневрах некий генерал генерального штаба, известный еще раньше своей бездарностью будучи начальником штаба одной из маневрировавших армий, обнаружил совершенное незнание дела. Присутствовавший на маневрах начальник главного штаба выразился, что за такие действия ему стыдно перед иностранными военными агентами. Тем не менее вскоре после маневров сей генерал был произведен в следующий чин и получил дивизию. Затем, когда несколько месяцев спустя его дивизия была мобилизована для отправления на войну, то он просил освободить его от командования. Казалось бы, что после этого он будет немедленно уволен в отставку. Ничуть не бывало, ему тотчас же дали другую дивизию, оставшуюся в России!!! Мало того, как нам известно, этот генерал, доказавший свою бездарность, полное незнание дела и отсутствие чувства долга, был зачислен кандидатом на высшую должность, которая по идее должна предоставляться лишь выдающимся офицерам генерального штаба.

Такого рода факты происходили и во время войны - генералы генерального штаба, выгнанные из армии за полною непригодностью, по возвращении в Россию получили соответствующие, а иногда и высшие назначения.

До сих пор одно лишь свойство могло испортить нормальную карьеру офицера генерального штаба: это - "самостоятельность". Начальство боялось "независимых и талантливых людей", а некоторые товарищи (особенно из бездарных академических профессоров) устраивали им форменный бойкот.

Так обстояло дело в генеральном штабе до последнего времени, что будет дальше, пока неизвестно.

Указанная обеспеченность карьеры отнимает у заурядного человека стимул к самостоятельной работе, а так как, сверх того, академия всеми приемами своего преподавания сумела внушить большинству своих учеников отвращение к военной науке, то офицеры генерального штаба, за редкими исключениями, мало следят за развитием столь быстро совершенствующегося военного дела.

Отбыв свою обыденную службу, большинство их занимается винтом и светскими развлечениями; некоторые же увлекаются каким-либо посторонним делом, например - разведением пальм, астрономией, свиноводством, этнографией, сельским хозяйством и т.п., причем в указанных специальностях достигают иногда громкой известности. В столицах офицеры генерального штаба, нуждающиеся в средствах, занимаются еще разнообразными кустарными промыслами в виде: непомерного числа уроков в военно-учебных заведениях, подготовки вольноопределяющихся, сочинения разных руководств, справочных книжек, наставлений и т.п.

Нет ничего удивительного, что при описанной обстановке некоторые офицеры нашего генерального штаба лет через десять по окончании академии в смысле специальной подготовки стоят ниже иного толкового строевого офицера, который хотя также мало следит за развитием военного дела, но по крайней мере знает быт и потребности войск. Армия не может не видеть этого и потому считает несправедливостью те крупные привилегии, которые предоставлены офицерам генерального штаба безотносительно к их природным способностям и действительным знаниям только за то, что они когда-то окончили академию. Этим прежде всего объясняется недружелюбное отношение строевых офицеров к генеральному штабу, которое еще более усиливается вследствие того высокомерия, коим заражены иные представители этой корпорации.

Из очерченных выше условий научной и служебной подготовки видно, что наш генеральный штаб не мог во время последней войны функционировать правильно. Для этого (признаемся в этом откровенно) всем нам недоставало знания современного военного дела и в особенности выработанной техники в трудном деле "вождения войск".

Кроме того, у некоторых офицеров генерального штаба не было и любви к своей профессии. В такую исключительно интересную с точки зрения военного искусства кампанию они стремились устраиваться в тылу, на разных выгодных административных и канцелярских должностях, в большинстве случаев даже не имевших никакого отношения к специальности генерального штаба

Тем выше заслуга тех членов нашей корпорации, которые не последовали этому соблазнительному примеру, а наоборот, при всяком удобном случае (даже тогда, когда они не обязаны были этого делать) рвались к войскам, в сферу боевой опасности и из коих многие, как, например, доблестный Запольский, Жданов, Иолшин, своею жизнью заплатили за любовь к родине и преданность военному делу.

Что касается академии, то она имела на сухопутном театре войны четырех представителей: первый из них командовал дивизией, тотчас же по прибытии бежавшей под Ляояном, что было одной из главнейших причин потери этого сражения; второй, будучи профессором тактики, исполнял во время войны чисто канцелярские обязанности, для чего можно было назначить любого статского советника; третий (нужно думать - лично совершенно неповинный) тем не менее по своему служебному положению является одним из ответственных лиц за организацию беспорядка на правом фланге нашей армии во время несчастного сражения под Мукденом; про четвертого (насколько правильно - не знаю) такой бесспорно боевой генерал, как Церпицкий, говорит: "Был здесь светило нашей академии генерального штаба, оказавшийся совершенно бездарным трусом... в конце концов его никто не хотел держать в отряде, и он возвратился в Петербург, где тотчас же был произведен в генералы и начал насаждать свою бездарность и пошлость".

Что касается главных академических схоластиков, то они остались в Петербурге и под гром наших поражений продолжали по-прежнему читать свои жалкие, безжизненные курсы.

Для устранения обнаружившихся во время войны недостатков нашего генерального штаба, на мой взгляд, следовало бы сделать следующее:

1) Освободить офицеров генерального штаба от канцелярщины и приблизить их к войскам.

2) Увеличить до возможного предела число маневров, причем во время производства их особенно тщательно проверять работу штабов.

3) Широко применять, специально для офицеров генерального штаба, полевые поездки и военную игру, на которых требовать педантического выполнения всех тех работ, кои производились бы в соответствующих штабах при военной обстановке.

4) Лишить генеральный штаб его теперешней спокойной и обеспеченной карьеры; талантливых, преданных военному делу и следящих за его развитием офицеров продвигать вперед; не удовлетворяющих своему назначению без малейшего колебания отчислять в строй и даже совсем увольнять от службы.

5) Закрыть офицерам генерального штаба всякие боковые пути. Тот, кто хочет управлять почтами и телеграфами или быть почетным опекуном, пусть снимет военный мундир.

Всякая крупная реформа в генеральном штабе до сих пор тормозилась отсутствием центрального объединяющего органа. В настоящее время, с созданием особого управления генерального штаба, эта причина исчезла, и русская армия вправе рассчитывать на то, что ее "мозг" будет подвергнут радикальному лечению.

К 21 часу опять собирались и обобщались данные по обстановке, и мы готовились к поездке в Ставку с итоговым докладом за сутки в целом. Вызов туда следовал, как правило, после 23 часов. Когда на фронтах дела шли хорошо, доклад обычно проходил быстрее, но после него Сталин иногда приглашал нас посмотреть кинокартину, преимущественно фронтовую хронику. Нам было не до того. В управлении ожидала работа без конца и края. Но отказываться не осмеливались. Я сидел в кресле, обнимая портфель с оперативными картами. Особенно, долго засиживались, если у Сталина были какие-нибудь иностранные гости. Им-то он обязательно показывал кинокадры о событиях на фронтах, причем и те, которые мы успели просмотреть раньше.

На исходе суток помимо нашего итогового доклада в Ставку представлялись ещё и боевые донесения за каждый фронт в отдельности. Их подписывали военные советы фронтов, а Генштабом они только принимались по телеграфному аппарату Бодо, перепечатывались на машинке и в заверенных копиях рассылались по списку.

Таким образом, в течение суток Ставка получала три боевых донесения, два из которых рождались в Генштабе и одно - непосредственно на фронтах. Кроме того, для Сталина лично мы готовили двухсоттысячные карты по каждому фронту и одну сводную масштаба два с половиной миллиона. Меняли карты по мере необходимости: двухсотки примерно через два-три дня, а сводную - раз в пять-шесть дней. Отвечал за это лично С.П. Платонов.

Так день за днём протекала работа Оперативного управления вплоть до окончания войны. В других управлениях Генштаба порядок был тот же, но содержание работы, конечно, другое. Не могу не вспомнить и о так называемом корпусе офицеров Генерального штаба. Он начал своё существование в 1941 году и первоначально был довольно многочисленным.

В самом начале своей книги я уже рассказывал, что в первые тяжёлые месяцы войны до Генштаба доходили порой самые скудные и противоречивые данные о положении на фронтах. Нередко мы знали о противнике гораздо лучше, чем о своих войсках. И чтобы хоть как-то восполнить этот пробел, операторы сами летали выяснять, где проходит передний край нашей обороны, куда переместились штабы фронтов и армий. При этом одни погибали, другие надолго выходили из строя по ранению, многих командующие фронтами просто не отпускали обратно, а назначали своей властью на различные должности в войска.

Убыль квалифицированных кадров операторов была настолько значительна, что руководству Генштаба пришлось в конце концов принять решение о создании специальной группы командиров для связи с войсками. Сначала она числилась при Оперативном управлении, а потом, по предложению В.М. Шапошникова, её изъяли от нас и сделали самостоятельной. Ставка назвала эту группу корпусом офицеров Генерального штаба. За всю историю Красной Армии слово «офицер» было применено здесь впервые. Тем самым как бы подчёркивался специфический характер работы и подчиненности: в то время как все другие должностные лица кадрового состава наших Вооружённых Сил назывались либо командирами, либо начальниками, люди, представлявшие в войсках Генштаб, именовались офицерами Генерального штаба. Во главе корпуса офицеров Генштаба был поставлен человек исключительной честности и трудолюбия - генерал-майор Н.И. Дубинин. Впоследствии его заменил другой ветеран Оперативного управления генерал-майор Ш.Н. Гениатулин. А заместителем по политической части и у первого и у второго являлся генерал-майор Ф.Т. Перегудов.

Вначале офицеры Генштаба, выполнив задачу в действующей армии, возвращались обратно в Москву. Но некоторое время спустя было признано более рациональным постоянно держать офицеров Генштаба при фронтах и армиях, а на некоторых направлениях - даже при корпусах и дивизиях. Одновременно устанавливалась строгая система руководства и подчинения: старшему офицеру Генштаба, работающему при фронтовом управлении, подчинялись офицеры Генштаба в армиях, а последним - их коллеги в корпусах и дивизиях.

Круг обязанностей офицеров Генштаба был достаточно широк. Они проверяли положение и состояние войск, их обеспеченность всем необходимым для жизни и боя, докладывая результаты прямо в Генштаб.

Особое внимание обращалось на достоверность докладов. Офицер Генштаба имел право докладывать только о том, что видел собственными глазами, а не со слов других лиц или по штабным документам. После того как прошла сумятица первых месяцев войны, текущую обстановку он уже не докладывал.

Многие из офицеров Генерального штаба неоднократно попадали в сложные боевые переделки и проявляли при этом истинный героизм. Хорошо помню случай с капитаном В.А. Блюдовым и подполковником А.Д. Марковым. Находясь при 2-м танковом корпусе 3-й танковой армии, 24 марта 1943 года у села Кицевки, западнее Купянска, они взяли на себя командование попавшими в тяжёлое положение несколькими артиллерийскими подразделениями. Вскоре Блюдов был ранен, но его удалось спасти. Марков же продолжал поорудийно отводить артиллерию из-под вражеских ударов, пока не был убит прямым выстрелом из танка. За свой подвиг он посмертно награждён орденом Отечественной войны I степени».

Штеменко С.М., Генеральный штаб в годы войны, М., «Военное издательство Министерства обороны СССР», с. 134-139.

Окончив Академию в 1913 году, после раз­борки вакансий я вышел в Киевский военный округ. В своих статьях - воспоминаниях о службе в 6-й лб.-гв. Донской казачьей Его Ве­личества батарее, лб.-гв. Конной Артиллерии в №№ 102, 103 и 104 журнала «Военная Быль» я рассказывал, как осенью 1913 г., будучи в Каменец Подольске на должности старшего адъютанта Генерального штаба при штабе 2-й казачьей Сводной дивизии, я получил пред­ложение от командира нашей батареи Великого Князя Андрея Владимировича подать рапорт об отчислении по собственному желанию от службы в Генеральном штабе и вернуться в строй, в батарею, на должность второго старше­го офицера. Я там же рассказывал, что с пер­вых же дней войны, с 20 августа 1914 г. мне пришлось оставить строй и идти по тому пути, к которому меня готовила Академия, и при­нять должность, хотя и нештатную, начальника штаба отдельно действовавшей гвардейской казачьей бригады; потом, 3 мая 1915 г., я был вновь причислен к Генеральному штабу с на­значением обер-офицером для поручений при штабе Гвардейского корпуса.

Приказ об этом назначении застал меня в с. Дроздово, где в это время находился штаб гвардейской казачьей бригады. Мой верный денщик Илларион Фокич Бирюлин быстро со­брал наши походные пожитки, распрощался я с командиром бригады генералом Иваном Давыдовичем Орловым, с дорогими атаманцами, при которых последнее время был штаб брига­ды, и мы отправились в недалекий 10-верстный путь в г. Ломжу, где находился штаб Гвар­дейского корпуса. Он разместился удобно и просторно в больших казармах мирного време­ни. Явившись по начальству, я скоро устро­ился в отведенном мне помещении и быстро во­шел в курс своих новых обязанностей, которые, не сказал бы, чтобы мне очень понравились. Мы, младшие офицеры Генерального штаба в таком уже большом штабе, как штаб Гвардей­ского корпуса, были маленькими исполнителя­ми отдаваемых старшими начальниками распо­ряжений, всегда были на-чеку, ожидая каж­дую минуту, что нас позовет штаб-офицер для поручений Ген. штаба полковник Доманевский. Почти ежедневно мы втроем, Ген. штаба капи­тан Люндеквист, мой однокашник по Академии штабс-капитан Алексеев и я устраивались поудобнее, захватив большие блокноты с копи­ровальной бумагой, и отчетливо писали под дик­товку полковника Доманевского приказы или приказания корпусу. Постоянными и веч­ными посетителями мы бывали в большом по­мещении, отведенном для службы связи, где были установлены телеграфные аппараты «Юза» для связи с высшими инстанциями, да­вавшие готовую отпечатанную ленту приказа или служебного разговора и, кроме того, и это самое главнее, там было много полевых телефо­нов для связи со штабами дивизий и многих учреждений корпуса. Мы вечно висели на этих телефонах, или мы вызывали, или нас вызы­вали. Сами себе мы никогда ни на минуту не принадлежали и, чтобы выйти на самый корот­кий срок из здания штаба, мы между собою договаривались. Особенно тяжело было капита­ну Люндеквисту. Командир корпуса генерал Безобразов, имея, очевидно, свои основания, строго запрещал присутствие жен офицеров в районе расположения корпуса, а у Люндеквиста жена была сестрой милосердия в одном из санитарных учреждений, расположенном тут же, поблизости от нашего штаба. Целой про­блемой было для него пойти навестить жену, и мы с Алексеевым прилагали все усилия и улов­ки, чтобы ему в этом помочь. А тут как раз случилось так, что вскоре после моего пересе­ления в Ломжу и ко мне тоже приехала на не­делю жена из Павловска. На фронте у нас в это время было затишье, сообщение с Варша­вой установилось более или менее регулярное и свободное. О ее приезде знали только Люндеквист, Алексеев и, конечно, мой Бирюлин, который поступил теперь в полное ее распоря­жение. Он же нашел поблизости частную ком­нату, быстро ориентировавшись и ознакомив­шись с Ломжей, покупал с женой продукты и заботился о приготовлении обеда и ужина. Я столоваться должен был в штабе. Столовой служил нам большой казарменный зал, в кото­ром за длинным столом мы чинно восседали по чинам под председательством самого командира корпуса. Думаю, что не ошибаюсь, если ска­жу, что за стол садилось не меньше 30 человек. Почему-то с этой столовой врезался в память сам по себе ничтожнейший случай, который од­нажды развеселил всех нас и заставил дол­го смеяться. В самом начале обеда, когда все чинно и молча сидели в его ожидании, входит в столовую запоздавший, а это вообще не пола­галось, молодой подпоручик гвардейской артил­лерии из управления Инспектора артиллерии Кочеровский, худой и очень высокого роста. Смущенно, держа в руках фуражку, подходит он к командиру корпуса и просит разрешения сесть. Генерал Безобразов строго посмотрел и молча кивнул головой. Кочеровский поворачи­вается налево кругом, поднимает глаза к высо­кому потолку, замечает только ему одному видимый, благодаря росту, у самого потолка не­большой гвоздик, протягивает длинную руку и легко вешает на него свою фуражку. Все при­сутствующие внимательно следили за всем про­исходящим и, когда он так комично определил подходящее место своей фуражке, в столовой раздался общий, поддержанный и самим гене­ралом Безобразовым, громовой хохот. Смущен­ный и не понимая, в чем дело, Кочеровский скромно пошел к левому флангу на свое место.

Как-то, в один из дней, когда жена была еще в Ломже, вызвал меня к себе командир корпуса. Я шел к нему с тревогой, не зная, почему он зо­вет меня лично, не узнал ли случайно о приез­де моей жены в Ломжу, но, к счастью, все обош­лось благополучно. Он поручил мне на следую­щий день с утра произвести секретную раз­ведку интересовавшего его какого-то участка местности, который он отчертил мне на карте, между Ломжей и крепостью Осовцом, в северном направлении, в сторону противника. Требо­валась разведка этого участка в отношении путей и проходимости для войск. Он, конечно, не посвящал меня в свои планы, для какой цели была ему нужна эта разведка, но мне было яс­но, что или для нашего наступления, или воз­можности использования этого района против­ником. Жена была очень обеспокоена моим зав­трашним путешествием и главным образом потому, что выполнять я буду поручение не с разъездом, а только вдвоем с вестовым. Вы­ехали мы очень рано, шли до места разведки быстро, переменным аллюром, чтобы пораньше вернуться.

На другой день я представил командиру кор­пуса свой подробный доклад. Местность ока­залась очень болотистой, без дорог, для круп­ных войсковых соединений с артиллерией и обозами непроходимой. Пользоваться этим рай­оном могли лишь местные жители по извест­ным им тропинкам. Я не привык к такой сидя­чей работе, как в штабе корпуса, и это, хотя и маленькое разведывательное поручение меня немного освежило, и я с таким удовольствием вспоминал свою прежнюю нештатную долж­ность начальника штаба гвардейской казачь­ей бригады в продолжение 8 месяцев. Работа там была самостоятельная, я знал только свое­го командира бригады и исполнял только его распоряжения. Были тяжелые, ответственные и опасные минуты, но зато была и относитель­ная свобода. Отношение старших начальников - командира бригады и командиров полков ко мне было предупредительное, сердечное, а со стороны родственной казачьей среды офицеров, в большинстве с которыми нас к тому же связывало и общее начальное воспитание в од­ном и том же Донском Императора Александра 3-го кадетском корпусе, дружеское и товари­щеское. За эти 8 месяцев мне удалось два ра­за, во время боевого затишья, с любезного раз­решения командира бригады съездить на корот­кий срок и в Варшаву, воспользовавшись пред­ставлявшей автомобильным сообщением. Оста­навливался я там всегда, по памяти еще мирного времени, в гостинице «Полония» и старался насладиться омовением в известных «Римских Санях», а кроме того, и с задачей освободиться от непрошенных гостей, приобретенных за дол­гое время походов при ежедневно меняющих­ся ночлегах. Бывали периоды, когда мы каж­дый день куда-то шли по полям левобережной Польши. Сегодня в дождь и слякоть прима­щиваемся на ночлег в забитой пехотой дере­вушке, заботимся лишь о том, чтобы укрыть хоть как-нибудь уставших лошадей и накор­мить их, а самому, отвязав с седла бурку, сидя вздремнуть, прислонившись у дверей хаты. Иной раз, хотя это было не часто, когда мы были вдалеке от пехоты, ночевали прекрасно в каком-нибудь богатом помещичьем доме. Все были размещены и накормлены, а офицеры ужинали в столовой гостеприимного польского помещика. Он угощает чудным вином и зна­менитой польской водкой старкой, просит не стесняться, чтобы не досталось это добро нем­цам. Однажды во время одного из таких, прав­да редких, лукулловских ужинов, в столовую ти­хонько вошел мой вестовой и на ухо мне шеп­чет, что мой конь «Лорд» заболел, ветеринар­ный фельдшер говорит, что у него температу­ра. Отвечаю казаку, что сейчас приду, а у са­мого настроение упало, очень был огорчен, зав­тра выступать куда-то дальше, а конь за­болел. Решил лечить его так же, как и чело­века, налил незаметно в большой стакан золо­той старки, захватил со стола пустую бутылку от вина и тихонько вышел из столовой. «Лор­да» я застал грустно стоявшим, опустив голо­ву, и не обращавшим внимания на лежащее пе­ред ним сено. Перелил я старку в пустую бутылку, оставив в стакане по два добрых глот­ка фельдшеру и вестовому, подняли мы голо­ву коня кверху и всунули ему бутылку в рот. Тут я к своей радости увидел, что он не подвел своего хозяина и не только не протестовал про­тив такого лекарства, но даже облизал рот язы­ком, когда мы вынули пустую бутылку и опустили ему голову. Потом соломенными жгутами казаки хорошо растерли ему спину, бока, живот, грудь, покрыли попоной и остави­ли в покое. Не знаю, помогло ли чудодействен­ное лекарство или растирание, или все вместе взятое, во всяком случае утром я пошел на нем дальше и все было благополучно.

У меня не сохранилось, никаких записей, до­кументов или дневников, которые позволили бы мне точно, по дням, восстановить в полном объеме былые эпизоды нашего боевого прош­лого в 1-ю Великую войну, но во многом в этом отношении помогает мне сохранившийся по­служной список, который и сейчас своими точ­ными датами и лаконической записью застав­ляет меня вновь переживать главные момен­ты моего участия в войне. «Награжден орде­ном св. Владимира 4-й степени с мечами и бан­том за решительность, проявленную в боях у г. Ленчицы 18 сент. 1914 г. (Рус. Инв. 1915 г. №31. Выс. приказ 31 янв. 1915 г.)». Тогда об­щая обстановка нам, конечно, не была известна и мы, 8 сотен с батареей гвардейской каз. бри­гады, перед фронтом 2-й нашей Армии вели разведку, выслав вперед две разведыватель­ные сотни. Мы не знали, что 15 сентября в на­шем районе началось первое немецкое наступ­ление Макензена двумя корпусами на Варшаву. 25 сентября он занял Лодзь, а 26-го уже подо­шел к Гройпам, непосредственно угрожая Вар­шаве. Таким образом наши стычки 18 сентя­бре у Ленчицы были с передовыми разведывательными частями противника, на­ступавшего большими силами, о чем мы полу­чили в этот же день вечером извещение из шта­ба армии с приказанием немедленно отойти. Бригада начала готовиться к ночному переходу, а я как начальник штаба, на котором ле­жала организация разведки, оказался перед разрешением важнейшей задачи передать рас­поряжение двум разведывательным сотням, выброшенным примерно на 15 верст вперед, от­куда они маленькими разъездами уже на корот­кое расстояние освещали впереди них лежа­щую местность, чтобы они, ввиду грозящей опа­сности быть отрезанными, немедленно отходи­ли и присоединились к бригаде в указанном мною районе. Связь с ними я держал при по­мощи железнодорожного телеграфа. Одной сот­не я сразу же передал распоряжение, напомнив об уничтожении телеграфной ленты. Когда же я пытался передать приказание и другой, то тут к своему ужасу наткнулся на неожидан­ное препятствие: отказалась работать повреж­денная телеграфная линия как раз на нашем ближайшем участке. Отношение телеграфных чиновников было к нам благожелательное, и мне вскоре выяснили, что со следующего полу­станка, верстах в 10, линия исправна и можно будет связаться с сотней. Докладываю коман­диру бригады генералу Пономареву, что не могу выступить с ними, не предупредив разведыва­тельную сотню о грозящей ей опасности, а по­тому прошу его разрешить мне воспользовать­ся имевшимся временно при штабе маленьким частным польским автомобилем, хозяин кото­рого хотел тоже, в случае наступления немцев, уходить с нами. Ехать верхом я не мог, не зная дорог, да притом ночью, шагом, было бы очень медленно. Хозяин автомобиля, местный житель, знал хорошо и дороги и их качество. Генерал Пономарев разрешил и назначил мне в помощь адъютанта лб.-гв. Сводно-казачьего полка, оренбуржца подъесаула Наумова. Бри­гада пошла на восток, а мы с Наумовым, доверив нашу судьбу воле Божьей и благожелательно­му нашему польскому шоферу, отправились на запад, в темноту, без фар, в сторону противни­ка. Не скажу, чтобы мы чувствовали себя очень весело, будучи фактически беззащитны­ми со своими двумя наганами в случае встречи с противником, с которым сегодня днем у нас были столкновения, но другого выхода у меня не было. Господь был милостив. Бесшумно подъехали мы к полустанку, прошло много вре­мени пока я вызвал к аппарату Морзе коман­дира сотни, кратко передал ему обстановку и приказание немедленно «смывать удочки». С облегченным сердцем мы повернули обратно и догнали бригаду лишь к обеду, далеко от Лен­чицы, а к вечеру подошли, к моей радости, и обе разведывательные сотни. В своих статьях: «14-й Пограничный Конный полк в 1914 году» в №№ 104 и 105 «Военной Были», П. Маковой описывает много таких же переживаний, какие были и у нас, и, кроме того, я узнал, что в 14-й кавалерийской дивизии как раз и произошел такой печальный случай, к счастью окончив­шийся благополучно, когда у них во время от­ступления остались в тылу у противника два разведывательных эскадрона и одна донская сотня. По-видимому, связь с ними была не­надежная или выброшены они были очень да­леко вперед, почему и не были своевремен­но предупреждены о грозившей им опасности. Они около месяца укрывались в лесах, и то лишь благодаря доброжелательному отноше­нию к нам местного населения, и присоедини­лись только после того, как немецкая армия бы­ла отброшена первый раз от Варшавы. А что могло случиться, если бы не удалось немцев отбросить, как это было во время второго немец­кого наступления, два эскадрона погибли бы или были бы взяты целиком в плен. После того как меня подвела как будто и хорошо на­лаженная связь, в будущем при высылке раз­ведывательных сотен я особенное внимание уделял службе связи с ними различными спо­собами, а также старался не высылать их очень далеко от ядра бригады. Предупредив свои сотни о грозившей им опасности, я считал толь­ко, что выполнил в боевой обстановке свои слу­жебные обязанности, ничего особенного в этом не находил и никак не думал и не предполагал, что это даст повод генералу Пономареву, а вер­нее, как я узнал впоследствии, командиру лб.-гв. Атаманского полка Великому Князю Бо­рису Владимировичу предложить генералу По­номареву представить меня к первой боевой награде, да еще такой большой, как орден св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом. Мы бы­ли уже на Наревском фронте, около Ломжи с. Дроздово, было это примерно в конце марта 1915 г, когда я получил там присланный мне изящный, казенного образца, орден св. Влади­мира. Великий Князь был доволен успехом своего ходатайства и благожелательно меня по­здравлял. Генерала Пономарева не было уже в это время с нами, он получил донскую каза­чью дивизию.

П. Маковой в своей статье говорит, что кон­ный корпус генерала Новикова был прижат к р. Виоле и с трудом переправился на правый берег, это был уже октябрь месяц и распутица. Отсюда корпус был переброшен походным по­рядком к Новогеоргиевску, где снова переходит на левый берег Вислы и выбивает немцев из Сохочева. Я думаю, что все это происходи­ло не в октябре, а в последних числах сентября. Мы, гвард. каз. бригада, тоже были в это вре­мя где-то здесь поблизости, на правом фланге

2-й нашей армии генерала Шейдемана, который 1 октября 1914 г., развернув справа налево 2-й Сиб., 4-й, 1-й арм. и 2-й Сиб. корпуса, нанес немцам сильный встречный удар у Прушкова. 2,3 и 4 октября он продолжал теснить против­ника, заняв Блоне. Мой послужной список го­ворит: «Участвовал в боях в отряде генерала Пономарева под Лешно, Блоне, ф. Пасс 1914 г. окт. 1. и при взятии г. Ловича окт. 4». Что ка­сается Блоне и ф. Пасс, то как сейчас вижу перед своими глазами огромное поле, местами покрытое небольшим кустарником, и на этом поле многочисленные разреженные строи, по-казачьи - лавы. На западном фланге мы, гвар­дейская каз. бригада, а левее нас, восточнее, части конницы генерала Новикова, и все эти ла­вы двигаются с севера на юг, к болотистому и заросшему ручью, где-то там был и ф. Пасс, а из-за ручья редким артиллерийским огнем нас обстреливают немецкие батареи. При более близком подходе к ручью противник открывает сильный ружейный и пулеметный огонь, за­ставляющий нас откатываться назад. Тут нам в этом месте, несмотря на нашу общую и мою «личную» храбрость, т. к. за это бои и я по­лучил орден св. Анны 4-й степени, т. е. алый темляк («клюкву», как говорили в обиходе), а на рукоятке шашки надпись «за храбрость», тут нам прорваться не удалось и мы пошли к северу, пробуя глубже выйти в тыл противни­ка. Продвигаясь 4 октября от Сохачева к Ловичу, мы его ночью захватили, выгнав оттуда саксонцев. Как мы его взяли, я уже писал в № 104-м «Военной Были».

Не имея возможности сразу продвинуться дальше, мы продолжали отсюда вести свою ра­зведку, а наша 2-я армия, сбивая противни­ка, 11 октября отбросила его за р. Равку, а 17 октября заняла Лодзь. Гинденбург еще 14 октября предписал своим войскам прервать сра­жение, и 9-я германская армия, которая была перед нами, стала быстро отступать на грани­цу, разрушая дороги и мосты. А. Керсновский пишет: «Ген. Шейдеман топтался на месте и утратил всякое соприкосновение с против­ником. Никто не знал, куда отступила гер­манская армия, несмотря на наличие семи с половиною кавалерийских дивизий». Я, лично, считаю, что генерал Шейдеман успешно сделал свое дело с нашей доблестной пехотой и артил­лерией, и не он виноват, что у него не было настоящих кавалерийских, начальников. Кон­ница была у нас первоклассная. Нет счета ли­хим, блестящим атакам разъездами, эскадрона­ми, сотнями и полками, дивизиями - редко (Келлер, Каледин, Крымов), а кавалерийскими корпусами просто не было. Тут, на правом фланге нашей 2-й армии, мы в это время едва ли могли похвалиться своими действиями. На­сколько помню, как-то вышло так, что мы долгoe время никак не могли перегнать свою бы­стро наступающую пехоту, а потому, конечно, и потеряли соприкосновение с противником, ко­торый очень быстро оторвался и отступил на запад, а там у себя также быстро перебросил главные силы на север и создал к 29 октября опять грозный кулак у Торна для второго на­ступления на Варшаву.

20 октября 1914 г. к нам присоединился у м. Гостынин, около Кутно, и лб.-гв. Казачий Его Величества полк, находившийся до этого времени при Ставке Верховного Главнокоман­дующего в Барановичах. Примерно в это вре­мя 1-я и 2-я бригады, 1-й гвардейской кавале­рийской дивизии закончили свои боевые опера­ции в Восточной Пруссии и были отведены на продолжительный отдых и к нам прибыл, как оставшийся временно без работы, в свою, 3-ю бригаду, гвардейскую казачью, генерал Казнаков, начальник 1-й гвардейской кавал. дивизии со своим начальником штаба полковником Ле­онтьевым. Он взял нас под свое руководство и управление. Мне, конечно, пришлось пони­зиться в своем ранге и с нештатной должности начальника штаба отдельно действующей бри­гады перейти на амплуа адъютанта Ген. шта­ба при временном штабе генерала Казнакова. Между прочим, он совершенно игнорировал своего начальника штаба и с ним не разговари­вал, так что ко всему прочему мне приходилось еще и быть посредником между ними.

О действиях нашей бригады при генерале Казнакове от начала и включительно до Лодзинской операции писать не буду, потому, что этот период прекрасно и подробно описан ге­нералом К. Р. Поздеевым в «Бюллетене Му­зея лб.-гв. Казачьего полка», № 6, за декабрь 1964 г., и приведу лишь отдельные выдержки главным образом о том, как мы наступали на Брезины 8 ноября, и то после того, как генерал Казнаков на походе получил телеграмму, вру­ченную ему догнавшим нас мотоциклистом: «Генералу Казнакову. Предписываю вам со­вместно с Кавказской кавалерийской дивизией генерала Шарпантье, которая подчиняется вам, ударить в тыл германской армии, действующей против нашей второй у Лодзи. Помните, что у вас лучшие полки кавалерии Российской Импе­рии. Требую действовать смело и решительно, не останавливаясь ни перед какими потерями. Генерал-адъютант Ренненкампф». До Брезин было еще 14 верст, время осеннее, надо было торопиться, но мы не торопились. Генерал Каз­наков решил наступать на Брезины с востока, а генерал Шарпантье должен был охватить их с юга, но он тоже, видимо, не спешил. И мы постояли за гребнем в резервной колонне и ге­нерал Шарпантье тоже, а, перейдя р. Мрозу, спешились атаманцы и две сотни лб.-гв. Сводно-казачьего полка и начали медленное наступ­ление. Как сейчас вижу перед собой картину: внизу, верстах в двух, лежат Брезины, а вле­во, в 5 верстах, по бугру ясно проектируется на горизонте длиннейшая немецкая обозная коло­на, спокойно идет повозка за повозкой по до­роге из Брезин на Витковцы. Все это проис­ходит перед глазами генерала Шарпантье, но он ни одного полка не послал, чтобы захватить этот обоз, и только один или два эскадрона Северского драгунского полка бросились, по соб­ственной инициативе и захватили несколько повозок. Время подходит к 16 часам 30 м. Ген. Казнаков, вероятно, уже подумывает о ночле­ге, а вправо от нас, из Канзацина в Брезины уже подходили разведчики 6 Сибирский стрел­ковой дивизии. Ген. Поздеев пишет: «Каза­лось все складывалось к тому, чтобы одним броском победоносно закончить бой, а затем пе­редать его подходящей пехоте, но генерал Каз­наков решил иначе, он приказал прервать бой и идти на ночлег назад в Ежов. Это распоря­жение вызвало неудовольствие в среде его шта­ба и стоявшей группы офицеров - казаков. Подъесаула Шляхтина, пытавшегося протесто­вать против такого решения, генерал Казнаков резко оборвал». Да, мне за это попало. Если бы у нас был бы генерал Каледин или Келлер, то, конечно, эпопея с Брезинами легко закон­чилась бы полным поражением немцев. А. Керсновский совершенно правильно нас осуждает. Он говорит: «Окруженная группа Шеффера - остатки четырех дивизий - смогла пробить­ся к своей армии. 10 ноября она отступала на виду у наших конных масс: Шарпантье и Но­виков (почему-то он не упомянул и о нас с Казнаковым), беспрепятственно пропустили не­приятельские обозы и артиллерию и не поду­мали отбить многочисленных наших пленных. 11 ноября немцы подошли к Брезинам, в ноч­ном бою рассеяли два наших полка 6-й Сибир­ской стрелковой дивизии, беспечно стоявших и ни о чем не осведомленных, и вышли из ок­ружения. Наши кавалерийские начальники дали немцам беспрепятственно вывезти всю свою артиллерию, обозы, раненых и, что обид­нее всего, трофеи - 16.000 наших пленных и 64 пушки».

16 ноября, после совещания в Седлеце Став­ка увидела невозможность вторжения в Герма­нию, и было решено осадить весь Северо-За­падный фронт по настойчивому давлению Глав­нокомандующего этим фронтом генерала Руз­ского назад, на линию рек Бзуры и Равки, а немцы в это время перебросили с французского фронта на наш 4 корпуса и 7 кавалерийских ди­визий, и вновь перешли в наступление 19, 20 и 21 ноября, нанося главный удар по нашей пра­вофланговой 1-й армии, в направлении п. Илов-Сохачев. После наших не совсем удачных действий под Брезинами, мы, гвардейская казачья бригада с генералом Казнаковым, опять попали в эти знакомые места. Послужной спи­сок мне напоминает: «Участвовал в бою в от­ряде генерала Казнакова у п. Илов - 1914 г. ноября 20 и 21-го». Не помню, имело ли это место в тот период, когда мы были на правом фланге 1-й армии перед Лодзинской операцией или уже теперь после нее, во время боев под п. Илов, но припоминается тоже неприятная кар­тина. Уже совсем темно. Простояв целый день за флангом пехоты, где идет сильный бой, все время слышен гул кипящего, рокочущего кот­ла от нашей и неприятельской стрельбы, мы, как всегда по расписанию, уходим верст за 10 на ночлег. Прошли версты три и наткнулись на группу всадников, начальствующих лиц, ко­мандира корпуса или армии. Мне почему-то ка­жется, что это был генерал Чурин. Слышим окрик: «Кто и куда?» Постояли минут пять, генерал Казнаков что-то тихо докладывал, не было слышно. Я чувствовал себя очень нелов­ко и уверен, что и многие из нас чувствовали себя так же. Хорошо знаю, что не так люди, как лошади нуждаются в определенном отдыхе, иначе в нужную минуту они откажутся нам служить, но в такой боевой обстановке этот отдых надо распределять поочередно. Во вся­ком случае начальство продолжало свой путь к линии боя, а мы пошли на ночевку. Неодно­кратно генерал Казнаков с начальником штаба, со мною и одним-двумя офицерами ординар­цами от полков, находясь на фланге пехотной линии боя, водил нас позади этой линии инте­ресуясь, по видимому, ближайшей обстановкой и степенью устойчивости положения. Верхом на лошади мы представляли собою очень замет­ную группу. Пули посвистывали над нашими головами, и я как-то сказал своим спутникам, что наш генерал лично храбрый человек, а мне кто-то из офицеров тихо говорит, что он глу­хой и полета пуль не слышит.

К 9 декабря наши 1-я и 2-я армии Северо­-Западного фронта прочно закрепились на Бзуре и Равке, началась зимняя окопная война, по­ложение упрочилось и бригаду нашу отвели на отдых за Варшаву. Не помню точно, когда мы распрощались с генералом Казнаковым, но мой послужной список мне напоминает, что хоть и были расхождения в наших взглядах, вроде резкого окрика под Брезинами, он все-таки уезжая меня не забыл и представил к ордену св. Анны 3-й степени с мечами и бантом за «бои под его руководством» в период с 29 октября по 24 ноября 1914 г. (Рус. Инвалид 1915 г. № 203).

Последним командиром гвардейской казачь­ей бригады, у которого я еще исполнял долж­ность начальника штаба, был Свиты Его Вели­чества генерал-майор Иван Давыдович Орлов. В это время, кажется, уже и генерал Богаевский получил у нас лб.-гв. Сводно-казачий полк, помню под Ломжей его спокойную в бою фигуру, обходящую казаков, лежавших в це­пи. Генерал Граббе, наверно, был уже назна­чен Донским Атаманом. Иван Давыдович ко мне относился хорошо. Меня он всегда удивлял сво­ею оригинальностью. Во время походов мы с ним останавливались всегда в одной хате или комнате. Мой Бирюлин сразу же приносил мне вьюк - походную кровать, простынка, бур­ка, подушечка, рядом какой-нибудь ящичек, в бутылке свеча, и я уже себя чувствовал, как дома. Что же касается генерала Орлова, ему приносили в угол пучек чистой соломы, чем-то это покрывалось, тоже ставилась свечка, он ук­ладывался, беспрестанно курил крученки и читал английский роман, а тут же, где-то ря­дом стоял его маленький экипаж, солидно уло­женный и также крепко увязанный брезента­ми, никогда не развязывавшийся. Что там бы­ло, не знаю, но слышал, что все что угодно для комфорта, вплоть до резиновой ванны. Не помню точно, где-то нас защучили, пришлось быстро сматывать удочки, экипажик не успе­ли или забыли вывезти и он попал в плен. Я слышал, что он был очень богатый человек, на Конногвардейском бульваре в Петербурге имел большой особняк, он да супруга и больше, ка­жется, никого, большой друг Великого Князя Николая Николаевича, но скупость была, по-моему, у него природная. Уже будучи под Ломжею мы с ним устроились с атаманцами очень удобно на пивоваренном заводе в с. Дроздове. На нашем фронте в это время было спокойно, и мы по вечерам развлекались картами в весе­лую игру «тетку». Это - распасовка винта, надо было стремиться к тому, чтобы взять воз­можно меньше взяток, а тем более штрафных, которых было 9, для них и лежало на столе 9 спичек. Карта, вынутая из другой колоды, на­пример, семерка пик, указывала, что если все взятки, в которых были дамы считались штрафными, то в данном случае дама пик счи­талась «теткой» с двойным штрафом, кроме того штрафными были сама семерка пик, седь­мая взятка, последняя и большинство. Генерал Орлов очень любил эту игру. Вокруг столика всегда стояли интересующиеся игрой офицеры, хохотали, когда кто-нибудь тянул штрафные взятки, особенно главную штрафную даму, «тетку», кончалась игра 30 копейками, но инте­ресно было то, что Иван Давыдович не лю­бил проигрывать, не из-за денег, конечно, а просто не любил, когда ему не везло, и в этом случае всегда сердито оглядывался на тех, кто стоял у него за спиной, и иногда просто предла­гал им пойти погулять. Такого виртуоза ру­гателя, как он, я не встречал, особенно он изощ­рялся утром во время умывания, когда пе­ред ним стоял таз, а неловкий денщик не мог ему угодить, не особенно удачно поливал наби­рая кружкой из полного ведра с водой. Но ка­ким героем он себя держал, как и генерал Наза­ров, под большевистским расстрелом в Новочеркасске, после захвата его Голубовым. Цар­ство ему Небесное! За мои «боевые подвиги», в короткий период действий бригады под его ру­ководством он не забыл и меня, представив к ордену св. Станислава 2-й ст. с мечами «За отличие в бою под Ломжею 11 февраля 1915 г.». (Вып. прик. 1915 года, мая 22).

Перешел я в штаб Гвардейского корпуса во время затишья на нашем фронте, когда, как раз в это время, 11 мая 1915 г., Италия объя­вила войну Австро-Венгрии. Рассказывали, смеясь, что будто в полках у музыкантов не было партитуры итальянского гимна, поэтому без музыки пришлось петь песенку: «Как хо­роши с швейцарским сыром макароны!» Теперь мне пришлось быть не участником, как было в гвардейской казачьей бригаде, сидя на коне, а лишь свидетелем двух серьезных боевых опе­раций, в которых участвовал Гвардейский кор­пус. Ввиду давно уже продолжавшегося отхо­да нашего Юго-Западного фронта под давле­нием крупных германских сил и недостатка у нас артиллерийских снарядов и ружейных пат­ронов, в последних числах июля 1915 г. наш Гвардейский корпус и 2-й Сибирский были пе­реброшены к Красноставу на помощь обесси­левшей 3-й армии генерала Леша. Как раз 3 июля ее атаковали 4-я австро-венгерская и 11-я германская армии начав Красноставское сраже­ние. А. Керсновский пишет, что 5 июля прус­ская гвардия разбилась о нашу. Немцам все-таки удалось прорвать наш фронт на стыке 2-го Сибирского корпуса и соседней нашей армии генерала Горбатовского, и генерал Леш, несмот­ря на успех нашей гвардии и протесты ге­нерала Безобразова, который хотел перейти в наступление, приказал всей 3-й армии, а с нею и нам, отходить. Мы в эти бессонные ночи бы­ли свидетелями, расшифровывая и читая эти переговоры генерала Безобразова с генералом Леш, который на требования нашего команди­ра корпуса отвечал ему в таком смысле, что если бы все части были в таком блестящем ви­де, как доблестный Гвардейский корпус и так же, как он, снабжены, то и он бы перешел в наступление, добавив к этому «нет ни одного патрона». Мы были принуждены со всеми вме­сте, шаг за шагом, отходить с боями. Вторая наша операция была, когда нас перебросили за­щищать Вильно. И там тоже отход соседних войск заставлял отходить и нас. В Вильно штаб корпуса располагался в военном здании, если не ошибаюсь, - в здании военного училища, но и то ненадолго. Начальником штаба корпуса тогда был бывший мой преподаватель тактики в Михайловском артиллерийском училище Ге­нерального штаба полковник, а теперь генерал Антипов. Его полководческим способностям мы не особенно доверяли; правда, в тот период там и проявить-то их было негде.

На этой своей должности обер-офицера для поручений, на которой я пробыл немного бо­лее 4 месяцев, мне приходилось ежедневно и беспрестанно вести служебные разговоры по телефону со штабами наших дивизий. В 1-й гвардейской пехотной дивизии начальником штаба был полковник Греков, во 2-й - полков­ник Синклер и в гвардейской стрелковой - полковник Шуберский. Во время боевых дей­ствий и частых походов приказы наши на завт­рашний день писались обычно уже вечером, а если приказ сложный, то и поздно вечером, в штабы дивизий он попадал ночью, поэтому по соглашению и просьбе полковника Грекова, я предупреждал штабы дивизий возможно рань­ше, как только узнавал сам в нескольких сло­вах, что ожидает их завтра. Например: поход, выступление в 7 утра и больше никаких секрет­ных подробностей. Особенно это ценил пол­ковник Греков, он говорил, что узнав с вечера главное, мы предупреждаем полки быть к 7 ча­сам утра готовыми к выступлению и спокойно пораньше ложимся спать, а ночью уже отдох­нув, получаем приказ, разбираемся в деталях, не беспокоя полки до утра. У меня со штаба­ми дивизий установились хорошие, предупреди­тельные отношения, и я предполагаю, что это во многом помогло и способствовало тому, что мне была оказана большая честь, когда в на­чале сентября 1915 года в штабе 1-й гвардейской пехотной дивизии освободилась вакансия стар­шего адъютанта Генерального штаба, то гене­рал Нотбек, начальник дивизии, и полковник Греков предложили эту вакансию мне. 16 сен­тября 1915 г. я со всей своей семьей, с Бирюлиным, с лошадьми и пожитками переселился уже на новое место службы, а Высочайшим приказом 1915 г. декабря 1, был переведен в Ге­неральный штаб с переименованием в капита­ны и утверждением в занимаемой должности.

О моем пребывании, почти годовом, в этом штабе у меня остались самые светлые воспоми­нания. Милейший начальник дивизии Генера­льного штаба генерал фон Нотбек, бывший офи­цер лб.-гв. Егерского полка, по моему мнению был одним из лучших начальников, с которыми мне пришлось служить. В военном отношении он был, конечно, на своем месте, с твердым и решительным характером, прекрасно разбирал­ся в обстановке, а в личных отношениях с подчиненными был корректным и доброжела­тельным. Начальник штаба, тоже бывший лб.-гв. Егерского полка офицер, полковник Алек­сандр Петрович Греков был спокойный, серь­езный, но медлительный человек, похожий бо­льше на штатского, характера немного сумрачного, почему и называли его в штабе «темный». Любил покой, любил отдохнуть и днем с затемненными окнами, а тем более но­чью. Ко мне он относился хорошо и с полным доверием. Я его беспокоил ночью только в са­мых исключительных, особенно важных слу­чаях, когда сам не имел права разрешить соз­давшихся затруднений. Телефонная трубка пищалка, соединявшая меня с нашей цент­ральной станцией, лежала ночью всегда около моей подушки. В бою я был с дивизией толь­ко один раз, 15 июля 1916 г., на реке Стоходе, но передвижений и подготовок к предполагае­мым боям было много, и мы, смеясь, говори­ли, что нас, гвардию, носили позади фронта, как чудотворную икону, останавливали там, где предполагался прорыв неприятельского фрон­та, чтобы бросить собранный кулак для его раз­вития. Командир 1-й бригады (Преображенцы и Семеновцы) генерал Гольдгоер, бывший Преображенец и командир лб.-гв. 4-го стрелкового Императорской Фамилии полка, симпатичный, веселый, жизнерадостный. Командир 2-й бри­гады (Измайловцы и Егеря) генерал Круглевский, бывший командир лб.-гв. Измайловского полка, тяжело раненный, потерявший руку. Я забыл подробности этого печального случая, но сейчас мне его напомнил всезнающий А. А. Керсновский, когда я заглянул в его книжку «Философия войны». Он говорит: «В ночь на 4 февраля 1915 г. немцы внезапно атакова­ли стоявший на отдыхе у Едвабно (Ломжинский фронт), лб.-гв. Измайловский полк. Не­приятелю удалось дорваться до штаба полка и забросать его гранатами. Командиру полка ге­нералу Круглевскому оторвало руку. Немцы бросились на раненого генерала, но случивший­ся тут подпрапорщик Карп Ставицкий грудью защитил командира; став в дверях избы, он убил двух германцев, ломившихся в дверь, и удержал остальных до прибытия поддержки».

У нас в штабе дивизии была полковая систе­ма управления, и штаб непосредственно сам имел дело с полками, а командиры бригад бы­ли совершенно свободны. Помню еще в мир­ное время была такая глупая поговорка, кото­рую мы, смеясь, применили и к моему отцу, когда он в 1912 году получил 2-ю бригаду 6-й кавалерийской дивизии: спрашивается, кому привольно жить на Руси, и отвечают: коту, ксендзу и бригадному командиру. Вероятно потому, что командир бригады был всегда сво­боден, фактически никем не командовал и ни за что не отвечал. Младшие чины штаба диви­зии, старшие адъютанты по хозяйственной и ин­спекторской части и прикомандированные из полков офицеры для связи, составляли малень­кую, дружную семью. Многие фамилии я за­был, но. помню артиллериста поручика Скря­бина, подпоручика Воеводского, маленького егеря подпоручикa князя Оболенского, подпо­ручика Малецкого, дивизионного интенданта капитана Черныша. При штабе была 6-я сотня лб.-гв. Казачьего Его Величества полка с есау­лом Мишаревым и сотником Берладиным. От­ношения со всеми были простые и дружеские, тем более, как я узнал позже, когда, сойдясь ближе, окружающая гвардейская семья и меня сердечно приняла в свою среду, и что они очень недолюбливали моего предшественника, Ге­нерального штаба, капитана Гущина и не осо­бенно грустили, когда он уехал, получив долж­ность начальника штаба какой-то дивизии. Мне было неприятно, что наш донской казак не сумел создать хороших отношений в таком прекрасном штабе. Александр Федорович Гу­щин, донской артиллерист, старше меня по вы­пуску из кадетского корпуса года на четыре, где я его хорошо помню, окончил Академию пер­вым в 1910 году, был безусловно способный и талантливый офицер Генерального штаба, но неприятен в обращении с людьми, по-видимо­му, страдая отсутствием скромности, а потому и был заносчив. Добрые и дружеские отноше­ния установились у меня и с полковыми адъю­тантами. По нескольку раз в день, а когда надо и ночью, сидели мы с ними у противопо­ложных концов телефонной проволоки, нас со­единяющей. Поручик Малевский Малевич - Преображенец, если память не изменила, пору­чик Зайцов - Семеновец, кажется штабс-капитан Прохоров - Измайловец и пор. Скорино - Егерь.

Нас, чинов штаба, было, я думаю, человек 12, а за обеденный стол очень часто садилось около 20. Едущие в отпуск, в командировки, и возвращающиеся всегда задерживались в шта­бе дивизии, а, кроме того, бывали часто и слу­чайные гости. Питались мы прекрасно, всего было вдоволь, мало чем все отличалось от мир­ного времени, повара были отменные из числа ресторанных, призывных по мобилизации. В дивизии было 5 санитарных учреждений, 2 соб­ственных, штатных, для каждой пехотной ди­визии лазарета, летучка Мраморного дворца, 3-й передовой отряд Красного Креста и поль­ская летучка. У нашего хозяина собрания с ними было полюбовное секретное соглашение, в течение пяти недель каждое санитарное уч­реждение уделяло штабу дивизии, одну неделю по очереди, делясь с ним в эту неделю не­большим количеством спирта. Ген. Гольдгоер оказывал нам содействие, помогая доставать из походного отделения магазина Гвардейского Экономического Общества известное количест­ва коньяка для приготовления замечательной старки, доставали для этой цели и черносморо­диновый лист. На столе за обедом всегда стоя­ли два графинчика, сегодня золотистой стар­ки, а на другой день зеленой черносмородиновой. Как-то обедал у нас командир лб.-гв. Преображенского полка генерал Дрентельн, ему очень понравилась наша настойка, налив другую рюмку и чокаясь с генералом Нотбеком, смеясь, говорит он: «Мы за вами, Ваше Превосходительство, готовы и в огонь, и в во­ду!» Познакомились мы с поручиком Скря­биным с милыми сестрами летучки Мраморного дворца, помню, там были Колюбакина, Абаза, Языкова и еще кто-то, они приглашали нас играть в винт, и мы долгое время, когда позво­ляла обстановка и летучка была расположена близко от штаба, ходили в гости, весело игра­ли в винт и приятно проводили время, но это не понравилось Уполномоченному, начальнику летучки, и мы перестали туда ходить.

Когда нас куда-нибудь перебрасывали для образования кулака у ожидавшегося в том ме­сте прорыва неприятельского фронта, а пере­броска требовала, по крайней мере, двухнедель­ного срока, то обыкновенно генерал Нотбек и полковник Греков уезжали на это время в от­пуск, а мы с генералом Гольдгоером их заме­няли и выполняли довольно сложные и кропот­ливые операции походного движения дивизии с ее многочисленными придатками и сосредото­чения в указанном новом районе. Как сейчас ясно вижу, не помню, конечно, когда это было и в каком месте, но во всяком случае в конце одного из переходов. Мы только что с генера­лом Гольдгоером слезли с лошадей у ворот до­ма, отведенного для ночлега штаба дивизии, как показался невдалеке, во главе с командиром полка Генерального штаба полковником Соваж, лб.-гв. Семеновский полк, который должен был пройти мимо нас в отведенную ему для ночле­га, в версте отсюда, деревню. Пропустив полк, генерал Гольдгоер пригласил командира полка остаться с нами пообедать. Полковник Соваж, поблагодарив, отказался и пошел галопом до­гонять полк, чтобы лично присутствовать при его размещении. Не прошло и полчаса, как прискакал ординарец с сообщением, что ло­шадь командира полка, спотыкнувшись, упала, а полковник Соваж, упав головой на камень, убит на месте. Семеновцам в этом отношении не везло, долго не было у них настоящего хо­зяина полка, все время были командующие, и наконец они получили, по-видимому, отлично­го командира Генерального штаба полковника Соважа, бывшего офицера, кажется, лб.-гв. Ки­расирского Его Величества полка, но после Ака­демии взявшего направление на пехоту. Зна­ющий, трудолюбивый, заботливый, он много работал по боевой подготовке полка, обучению атаке укрепленной позиции и т. д.

(Окончание следует)

Генерального штаба полковник Шляхтин